Наталия Грудинина - Двоевластие

Тревожная с середины ХХ века экологическая тема у Грудининой, как и у писателей, ее современников: Чингиза Айтматова, Валентина Распутина, Сергей Залыгина и др. – перерастает в тему нравственной и социальной экологии:

Но самые пронзительные строки – о любви, счастливой и трагической, они звучат от первой лирической книги – «Дневник сердца» до зенита творчества – последнего любовного цикла, обращенного к уже ушедшему из этого мира мужу, разлука с которым все равно невозможна, легче, даже сладостнее разлучиться с жизнью:

Мир любви всеобъемлющ, она в стихах, адресованных близким, друзьям, поэтам, которых знала и стихи которых переводила, садам, лесам – Родине и населяющим ее «братьям нашим меньшим». В стихах цветут цветы, щебечут и смотрят умными глазами птицы, приходит в дом (во сне) желанный гость – медведь, но самый родной друг – так было и в жизни – пес. Щемящие стихи о собаках в книге собраны в невыделенный цикл, просто идут подряд: «Песенка про щенка», «Хозяин – ворюга. Но псу он дороже всего…», «Из родословной собаки А. И. Гитовича», «У самой границы, в отравленных травах…», «Жестокое белье казармы…», «Пропала собака, смышленая морда…». И как итог сложившихся гармоничных отношений:

Странно, как в этом небольшом стихотворении на, казалось бы, «звериную» тему неожиданно преломились две важнейшие идеи, пронизывающие своим долгим, тревожным звучанием все творчество, да и всю жизнь поэта. Совесть и свобода – такой невесомый, но порой такой мучительный груз, одухотворяющий собой и любовь, и все человеческие труды.

Всем, знавшим Грудинину, хорошо был известен ее общественный темперамент, обостренное чувство справедливости, готовность встать на защиту преследуемых и обиженных. В суде над И. Бродским (1964 г.), обвиняемом в тунеядстве, она выступала общественным защитником, и в отношении ее, а также Е. Эткинда и В. Адмони было вынесено частное определение «об отсутствии у них идейной зоркости и партийной принципиальности». На этом основании Грудинина была отстранена от работы с молодыми литераторами. В своей борьбе за судьбу Бродского и судьбу своих друзей Наталия Иосифовна дошла до ЦК КПСС, ее записку получил и прочитал Хрущев, а после короткого письма Грудининой заведующему отделом административных органов ЦК КПСС Миронову и эмоционального телефонного разговора с ним же неповоротливый механизм советской партийно-бюрократической машины наконец-то дал задний ход. Дело было пересмотрено, срок высылки Бродского снижен с 5 лет до уже отбытых 1 года 5 месяцев, частное определение отменено. Незадолго до отъезда из страны Бродский подарил Грудининой оттиск публикации своих стихов с дарственной надписью: «Дорогой Наталье Иосифовне Грудининой от Иосифа Бродского, подзащитного, подопечного, от поэта и, кажется, от путешественника 27 V 72 г. Ленинград».

В 1975 г. Грудинина приложила много сил, чтобы изменить ход дела Эткинда, и тяжело переживала решение своего друга и соратника покинуть страну именно в тот момент, когда в его, не менее отвратительном, чем преследование Бродского, «деле», наметился позитивный сдвиг. Друзьям-эмигрантам, в их числе и Е. Г. Эдкинду, посвящено щемяще грустное стихотворение «Зажигается лампа ночная моя…».

Как пишет в своем биографическом очерке о матери (не опубликованном) дочь Грудининой Анна, «Наталия Иосифовна занималась восстановлением справедливости не только в писательских кругах, но и в медицине», и называет имена Качугина, Васильева – пропагандиста бальнеологической методики Залманова, вспоминает заступничество «за одного мурманского врача» и освобождение «одного незаконно осужденного псковского музыканта». Кстати, шуточное стихотворное поздравление «Наклепал на нас какой-то сатана…», адресованное академику А. И. Бергу, относится ко времени отнюдь не шуточной и весьма драматической борьбы Грудининой и ее друзей, врачей и писателей, за разработанный А. Т. Качугиным новаторский метод семикарбазид-кадмиевой терапии рака, который советские официальные онкологи объявили шарлатанством, но благополучно подхватили, развили и усовершенствовали их западные коллеги.