Но не держим мы долу глаза,
И России святой голубец,
Сохранившийся на образах,
Не сулит ее скорый конец!
Есть англичане, турки, греки —
Народов – тьма, их все не перечислить!
Мы ж не татары и не русские, мы – зеки,
Порою не способны даже мыслить!
Глаза потухшие, взгляни на наши лица:
В них жизни свет лишь теплится едва,
И прорастают новые слова
Сквозь проволоку колкую традиций!
Неверие – основа бытия!
Нам даже в друге видится предатель,
Коль смог он выбраться из забытья.
У каждого внутри – свой надзиратель!
Мы не умеем и боимся жить,
Любой делец-пройдоха нас обманет,
Есть камень на душе и фиг в кармане,
И Гамлета вопрос «быть иль не быть?»
Порой нас мучит и краснеют веки
От слез, невыплаканных за века,
Но к тяжкой милостыне тянется рука
И спины гнутся… Все мы – зеки!
Я обожаю милого за то,
Что любит он меня любую:
И в модном кашемировом пальто,
И во хмелю, когда я унитаз целую!
Когда несу невыносимый бред,
Когда во гневе бью посуду,
Когда спустя другой десяток лет,
как юная, вновь предаюсь я блуду!
Я обожаю милого за взгляд
То мудреца, то юного повесы,
За то, что уже много лет подряд
Уже седого, но все треплют бесы!
Его люблю неистово, до слез,
Как часть себя, как сердца половину!
Не лгу себе и думаю всерьез:
Вот он уйдет, и я навеки сгину…
Ах, эти нежные слова, что ты шептал в порыве страсти!
Я смысл помню их едва, но знаю – рядом было счастье,
Вело неведомым путем, писало дивные картины
И бытие с небытием во мне сливало воедино!
Мой лепет, твой негромкий стон —
Нет в мире музыки чудесней!
В ней – жизнь и смерть, в ней – явь и сон
Слились в любви извечной песне!
Когда звонит мой милый издалёка,
Я улыбаюсь в трубку телефона:
На свете нет родней, желанней звона,
Когда звонит мой милый издалёка.
Его дыханием и голосом наполнен,
Эфир меня волнует и пленит,
Желанной радостью и нежностью поит,
Его дыханием и голосом наполнен.
Я жду звонка его и знаю, это он!
Не спит иль с мыслью обо мне проснётся,
Мой номер наберёт и улыбнётся…
Я жду звонка его и знаю, это он!
Его руки надёжное тепло
Я чувствую сквозь города и веси,
Как чувствую, грустит он или весел,
Его руки надёжное тепло.
И глаз его лучистых нежный свет
Я узнаю в мерцаньи звёздно-лунном!
Под ним вибрирую как звук в оркестре струнном.
Ах! Глаз его лучистых нежный свет!
Мне не нужны другие, лучше пусть!
Он всё моё: отчаянье, надежда…
Пускай злословят и завидуют невежды,
Мне не нужны другие, лучше пусть!
Русский мат, он красив, словно песня,
Из которой не выбросишь слово,
Если кстати звучит и уместен,
Как перчинка в рецепте для плова!
Может грубым он быть, бить наотмашь,
Может быть по-барковски задорным,
Без него потеряет народ наш
Силу быть только внешне покорным!
Изворачиваясь и кобенясь,
И блюдя лингвистический принцип,
Мы, кривясь, выбираем «пенис»,
А не твердость бравого принца!
Опустив до низов генитальных
Редкой силы слова и накала,
Забываем, что жизнь гениальных
мат из лексики не убирала!
Сам не прочь, и поклонник Баркова,
Пушкин мат культивировал дерзко,
Находя поэтичное в слове
«Блядва», «хуй», а не пошлое – «мерзко».
А ты можешь представить атаку,
Когда смерть расширяет глазницы,
Без орущего матом солдата,
Ощутившего жизни границу?!
Нет, без русского мата и сердце
Стукотит, отдавая хворобой.
Русь без мата, что блюдо без перца:
Остроты нет и вкуса. Попробуй!
Я вновь готова сбросить кожу
И выползти на солнцепёк,
Почувствовать себя моложе,
Чтоб было рядом невдомёк
Другим, таким же скользким гадам,
Что за плечами уйма лет,
Что, кажется, дышу на ладан,
Слепа, не вижу солнца свет,
А только чувствую, как греет,
И размягчают свиток кольца.
Чу, ветерок весенний веет,
Замшелый камень больно колется,
Читать дальше