Татьяна Репина - Не ангел больше я

Примите меня, воды Иордана,
В тени прохладной вековых олив!
Одежды белые крестильные не стану
Менять на мирные, слезами окропив!

Воздену руки к небу Назарета
И лягу на поверхность водной глади,
Проникнусь духом Ветхого Завета
И воспарю, на мир земной не глядя!

Подхватят ангелы меня и серафимы
и понесут над миром невесомо.
И я с небес увижу вас, любимых,
В краях далеких, некогда знакомых.

Дадут мне ощутить блаженство Рая
И вновь вернут на воды Иордана.
И я с небес вернусь совсем другая,
Почувствую: не кровоточат раны

И не болит душа, не ломит тело,
И жить хочу, других не отягщая…
На мир гляжу и ласково, и смело —
Я там была, перед вратами Рая!

А коль беда, рассудок помутив,
Придёт, я об одном молить лишь стану:
В тени прохладной вековых олив
Примите меня, воды Иордана!

Я – подорожник! Вдруг споткнешься ты,
Разбив колено, на пути тернистом,
Прохладной, гладкой, жилистой спиной
Я вытяну тебя из боли и страданий…

Пока же, не заметна для других,
Я прорастаю рядом вдоль дороги,
Тебя ведущей, словно поводырь
Слепого…
Я прорастаю с мыслью о тебе сквозь камни
Даже там,
где прорасти нет силы,
Не требуя ни платы, ни вниманья…
Я – недоразуменье на обочине —
Свое присутствие обозначаю стрелкой,
Как указателем, мол, здесь возможна помощь…

Ты не покинь, душа моя,
Мое скудеющее тело!
Хочу, чтоб не было предела
Мне на изломах бытия!

Пусть бедер крутизна и плеч
Цвет белый, шелковистость кожи
Лишатся прелести, так что же,
Хочу, чтоб было больше встреч

С детьми, чтоб в сердце сохранить
Ту нить, что связь времен являет,
Что неизменно заставляет
Себя и этот мир ценить;

С друзьями в полуночном цуге
С хмельною чашей круговой,
Чтоб песни слушать, а не вой
Рыдающей над кем-то вьюги!

И чтобы хоть кого-нибудь
Мое дыхание согрело,
Ты не покинь, душа моя,
Мое скудеющее тело!

Вновь тихо плачет на экране чья-то мать,
Сквозь зала мрак горят неярко свечи,
И вздрагивают худенькие плечи —
Их больше некому теперь обнять!

Сменился кадр, уже другая мать
Льет слезы на другом конце планеты!
И мне, как ей, вдруг хочется кричать:
Мой сын, вернись! Мой мальчик, где ты?!

А мой четырехлетний генерал,
Увидев слезы, не поймет, в чем дело.
Солдат игрушечных в строю ровняет смело
И злится, если кто-то вдруг упал!

Я на вопросы отвечаю невпопад,
Я неумелые над ним пою молитвы…
Вся наша жизнь – сплошное поле битвы,
А мы – бойцы на грудах баррикад!

Мы все сошли с ума!
Все чаще нас зовут
Страной ублюдков и страной юродивых.
И вот уж приготовлена сума
Для той, что мы когда-то звали: Родина.

Наш дом разрушен и тому виной
Наш рабский дух, живой с времен татарских,
Великорусской гордости запой
И смерд, провозгласивший смердов царство.

Наш хлеб насущный застит нам глаза
И взгляд наш не встречает взгляды ближних,
И дети наши как на образа
С недоумением глядят на нас, униженных.

Как объяснить им нашей жизни суть?!
Что есть добро, что зло, и в чем удача?
Куда нас выведет неверный зыбкий путь,
И отчего так часто дети плачут?

Мы все сошли с ума,
Все чаще нас зовут
Страной ублюдков и страной юродивых…
Быть может, дети наши прорастут
В иную Русь душой, признав ее как Родину?!

В душной келье седой богомаз
Трет желток, напевая молитву,
Держит долу он пристальный глаз,
отправляя героев на битву.

Звон оружия, ржанье коней,
Копья в небо святое впились,
За гордыню удельных князей
рати в грешном порыве слились.

Стены крепки и рвы глубоки,
Рвутся кони горячие вскач,
Только с берега Леты реки
Все мне чудится чей-то плач…

Нет, не лжет богомаз! На доске
Облак светл, не потуск голубец,
Божья матерь взирает в тоске
На заблудших в безверье овец.

Скорбь вселенская, трепетный лик!
Было все! повторяется вновь
Бабий вой и истошный крик
И, как реки, людская кровь…