Александр Амусин - Дождь на скрипке

Не принять…
Не понять…
Не отринуть…
Звёзды гильзами падают в гать,
А луна,
обжигая рябину,
Льётся раненный тополь обнять…
На осколках алеют…
ромашки,
Медуницу скосил…
пулемёт.
А над вырытым бомбой овражком
Выпь унылые песни поёт.
Реют в пасеке ульи – кострами…
Пчёлы ищут
в окопах приют.
Журавли над телами крестами
Вороньё отгоняя, зовут…
Вновь в зарницах сожжённого лета
В солнце смотрят
родные глаза…
На ресницу закинута ветром
Пулей сбитая стрекоза.

Стынут танки на теле долины,
Между гусениц маки цветут…
Вновь к подножию
высохшей ивы
Санитары
убиты несут…

Нас расстреляли
на
рассвете…
Кричала бледная
луна,
Метался
обречённо
ветер,
Стонала чёрная
ветла.
Кукушка смолкла,
гаркнул ворон,
Дождинка
пала на погон…
Защёлкали
затворы
горном,
Трубя приказ и
приговор…

Нас добивали
на рассвете,
С убитых сняли
сапоги…
И долго
недобитый
ветер
Шептал
планете:
«Помоги!!?»

Обнимает полынь
ковыль,
Обнимает ковыль
полынь…
Тонет в гари над полем синь,
Журавлиный
расстрелян клин…
А по городу,
как по стерне,
Танки рвутся к тебе… ко мне…
Рухнул скошенный взрывом дом,
Стонет девочка
под крыльцом…
Догорают музей и сад,
Вдоль воронки
цветы дымят…
Крики, грохот, снарядов вой…
Бьётся стягом
рукав… пустой…

Поджигает огонь
ковыль,
Прожигает огонь
полынь…
Боль!
Горячий металл над
спиной…
Значит танки
пошли
за тобой!

Угрюмый ветер
просится в… ладонь…
Под ноги пеплом бросилась дорога,
Над серым домом – месяц молодой
Застыл,
как виноватый,
у порога.
За голой степью – высохший ручей,
Овраг,
что речкой деды называли.
Стерня, щетинясь,
смотрит из полей
На горизонт, размытый чёрной гарью.

А над селом – такая тишина…
Что старый пёс
закрыл глаза
от боли…
Который год,
как кончилась война,
А мы солдат
по-прежнему
хороним…

Две деревни
в селе моём.
В первой – праздник
из дома в дом!
Солнце держит,
как рюмку, – вяз!
А под небом – загулом пляс!
Во дворах то гармонь, то смех!
Льётся песня росой на всех:
«Что ж ты робкий такой,
родной?
Ох, нарушу
я твой покой…»
Вьюжат в танцах
и стар, и мал!
Потрясённый плетень упал!
Но народ, как в метель вошёл:
«Эй, гармонь!
Нажимай!
Ещё!»
Облаками стирая пот,
Гармонист уже небо рвёт…
И, врезаясь в степной ковыль,
Вихрем кружат платки и пыль…
А кто спрятался за рекой —
Шепчут: «милый, зачем… родной…
Ой!.. Не надо! Постой! Ох… мой!..»

Две деревни в селе родном…
В первой праздник – мы здесь живём!
А в другой за погостом – стынь…
Обнимает
кресты полынь…

Поле! Полюшко!
Неба волюшка!
То косой по тебе,
то плугом…
Ну, а ты промолчишь
да молишься,
Днём и ночью
за всю округу!
Шито золотом,
мято ворогом,
В сор-траве,
словно в пятнах сплетен.
К лугу тянешься
вечным таинством,
Что прекрасней
всех слов на свете!
Ветром витое,
градом битое,
Жизнь даруешь,
обид не зная…
Небом слитое,
потом свитое,
Нараспашку —
Душа
Земная!

Да!
Женщина с цветами
за ограду
К нему всегда заходит ровно в семь.
Окинет обелиск печальным взглядом,
Вздохнёт: «К чему так рано…
Насовсем!»
Букет уложит
рядом с первой датой,
Как будто не увидела
другой.
И воротом цветастого халата
Слезу сотрёт, шепнув: «Я здесь, родной!»
Достанет снедь и на столе напротив
Нарежет мясо, хлеб, нальёт вина…
«Ты слышишь?
Всё вскопала в огороде,
Намаялась. Который год
одна.
Корова отелилась нынче ночью,
Телёнок рыжий – маленький огонь…
Не пишут дети
ни единой строчки…
Вчера твою вновь чистила гармонь…
Чего молчишь,
опять обиду спрятал?
Напрасно так.
Ведь мы уже в летах…
Я черенок сменила у лопаты,
Сломался старый.
А в чулане – страх!
Заполонили мыши – нет покоя,
И по ночам,
когда тебя
я жду,
Пищат, скрипят
или надрывно воют,
Как я на свою подлую судьбу.
Пора домой.
Вино и хлеб оставлю,
Захочешь позже,
пей и заходи.
Я пирогов спекла…
Я чай поставлю…
Когда войдёшь – калитку затвори».