М. Ножкин - Точка опоры

Оба дурачатся, танцуют, как озорные мальчишки, и скрываются за домом. На своей половине появляется ШПАК.

ШПАК. Шельменко!

Потап стреляет из мешка. Шпак подымает руки.

Сдаюсь!

ШЕЛЬМЕНКО (выходит). Ваше высокоблагородие! Караул!

ШПАК. Что случилось?

ШЕЛЬМЕНКО. Вас ограбили. Украли вашего жениха, то есть зятя!

ШПАК. Не может быть!

ШЕЛЬМЕНКО. Точно. Налетели с той стороны человек двадцать с ружьями да саблями. Потапа связали, зятя схватили, а я убежал за вами.

ШПАК. Ну, дела! Грабят средь бела дня!

ШЕЛЬМЕНКО (развязывает Потапа). Живой ещё?

ПОТАП. Вроде живой.

ШПАК. Болван! Растяпа!

ШЕЛЬМЕНКО. Силы были неравны. Потап бился как лев.

ШПАК. Аты?

ШЕЛЬМЕНКО. А я дрался как тигр.

ШПАК. А зять?

ШЕЛЬМЕНКО. А зять дрожал как павлин.

ШПАК. Опять павлин? Ну нет, я им своего павлина ни за что не отдам! Шельменко! С этим что-то делать надо, надо что-то предпринять!

ШЕЛЬМЕНКО. Что-то надо.

ШПАК. Во-первых, заделать эту чёртову дыру в заборе! Сколько раз я приказывал? Где Мотря?

ПОТАП. Мотря барышню караулит.

ШПАК. Пойдём проверим! На месте ли моя дочь, крепки ли замки, не спит ли Мотря!

Уходят. На половине Тпрунькевичей появляется ликующий ЛОПУЦКОВСКИЙ.

ЛОПУЦКОВСКИЙ. Ура! Свобода! Ну где же ты, моя мечта! Где ты, мое состояние! Эй, люди, кто-нибудь! Ау!

На шум появляется ТПРУНЬКЕВИЧ.

ТПРУНЬКЕВИЧ. А-что-кто здесь?

ЛОПУЦКОВСКИЙ. Это я, ваш жених. Я свободен!

ТПРУНЬКЕВИЧ. Сударь, вы? У нас? Наконец-то.

ЛОПУЦКОВСКИЙ. Да-да, сударыня, я у вас! Теперь я ваш навеки. (Падает на колени.) Влюблён и так далее! Прошу руки и всего остального.

ТПРУНЬКЕВИЧ (смущена). Но я… в некотором роде… Это так неожиданно… Мы с вами почти незнакомы… И потом, что сказать дочери…

ЛОПУЦКОВСКИЙ. Сказать, что я без неё жить не могу!

ТПРУНЬКЕВИЧ. Так вы её руки просите?

ЛОПУЦКОВСКИЙ. А чьей же ещё?

ТПРУНЬКЕВИЧ. Ну да, я так и подумала… Кхм… Сейчас позову. (Кричит.) Женечка! То есть Эвженюшенька!.. Только вы уж не обижайте её, берегите. Она ещё такая молодая, беспомощная. Бедное дитя, мне её так жалко! Она у меня, как свет в окошке. Теперь я останусь совсем одна-одинёшенька, бедная сиротинушка!.. (Плачет.)

ЛОПУЦКОВСКИЙ (утешает). Маменька, успокойтесь, мы будем любить вас вечно. Мы будем утешать вашу безутешную старость…

ТПРУНЬКЕВИЧ (приходит в себя). Чью старость? О какой старости идёт речь?

ЛОПУЦКОВСКИЙ (запинаясь) . Я хотел сказать… то есть имел в виду… Когда пройдут годы… и вы… и я постарею… то есть стану стариком…

ТПРУНЬКЕВИЧ. Вот когда вы станете стариком — а вам, я думаю, не так уж долго осталось ждать, — вот тогда и утешайте свою безутешную старость. И любите себя вечно!

Выходит ЭВЖЕНИ.

ЭВЖЕНИ. Маменька, вы меня звали?

ТПРУНЬКЕВИЧ. Дочь моя, к тебе явился твой старый-престарый поклонник и просит твоей руки. Я, конечно, не буду мешать твоему счастью, но всё-таки подумай, не слишком ли он стар для тебя! (Гордо удаляется.)

ЭВЖЕНИ. Тимофей Кондратьевич! Как я рада вас видеть.

ЛОПУЦКОВСКИЙ. А я-то, я-то!

ЭВЖЕНИ. Как же вы оттуда вырвались?

ЛОПУЦКОВСКИЙ. Какой-то капитан помог.

ЭВЖЕНИ. Я его озолочу!

ЛОПУЦКОВСКИЙ (падает на колени). Капитан подождёт, сначала озолотите меня! Я хотел сказать — осчастливьте!

ЭВЖЕНИ. Каким образом?

ЛОПУЦКОВСКИЙ. Люблю вас, брежу вами! Закрываю глаза — вижу вас, вашу маменьку, вашу усадьбу, ваших павлинов. Руки прошу, руки!

ЭВЖЕНИ. Наконец-то! Вот вам рука, вот вам другая. Как говорится, держите в обе руки!

ЛОПУЦКОВСКИЙ (берёт её за руки). Эвжени, милая, это судьба, это счастье. Как мы заживём, как загуляем!

ЭВЖЕНИ. Поедем в Петербург!

ЛОПУЦКОВСКИЙ. Да что Петербург — в Париж!

ЭВЖЕНИ. Перестроим дом.

ЛОПУЦКОВСКИЙ. Зачем перестраивать? Продадим дом, продадим усадьбу, будем жить в столице!

ЭВЖЕНИ. А маменька?

ЛОПУЦКОВСКИЙ. А на что нам маменька?.. Кхм… а маменька всегда с нами, в наших сердцах, в нашей душе. Дом продавать не будем. Пусть маменька остаётся здесь. Мы будем посылать ей письма, она будет посылать нам деньги!

ЭВЖЕНИ. Превосходный план. Ах, почему это не случилось уже давно? Почему мы вынуждены прозябать здесь, в глуши, вдали от Петербурга?