М. Ножкин - Будь Человеком

Вечер на Востоке наступает быстро, сумерек практически не бывает. Как только солнце нырнёт за горизонт, сразу на землю наваливается плотная темнота.

Синицын отправился в город ещё засветло, побродил по знакомым уже улочкам, заглянул в несколько магазинов. И к «Релаксу» добрался уже при полном разгуле рекламного многоцветья. Он прошёл несколько раз мимо входа, всем своим видом демонстрируя крайнюю нерешительность. Наконец в дверях показался вчерашний бармен, заметивший его через стекло, и широким жестом пригласил войти.

Синицын глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и шагнул за порог.

— Туморроу, — улыбнулся он бармену.

— Туморроу, — подмигнул тот и поставил перед ним двойной виски.

Синицын выпил залпом. Попросил ещё.

Бармен обслужил очередного клиента, поманил Синицына пальцем, провёл его в тесную комнату, очевидно, подсобку, и, коротко бросив: «Мани», выразительно посучил пальцами.

Синицын оглянулся, достал портмоне, вытащил несколько долларовых бумажек, подумал, две положил обратно.

Бармен пересчитал деньги, вышел и через минуту вернулся, сунул покупателю десятка два знакомых пакетиков, перетянутых резинкой.

Синицын взял покупку, понюхал, взвесил на ладони.

«Мало», сказал он самому себе, полез в потайной карман брюк, достал ещё несколько туго свернутых зелёных ассигнаций, протянул бармену: — Давай ещё.

Бармен усмехнулся, опять скрылся за занавеской и быстро вернулся. С новой, уже большей порцией фирменной отравы. Синицын схватил товар, повеселел, увидал на столе начатую бутылку виски, кивнул бармену.

— А ну-ка налей, господин нехороший. Обмоем покупку.

Бармен понял. Налил. Выглянул из-за занавески в зал. Кого-то позвал. Появился молодой парень в сюртуке с бабочкой, занял место бармена у стойки. Бармен вернулся в подсобку. Раскрасневшийся Синицын аккуратно заворачивал покупку в подвернувшееся посудное полотенце,

— Эх, была не была! — хлопнул он бармена по плечу. Сам себе налил из бутылки виски, выпил залпом. — Гулять так гулять! Верно, урюк? Дай на копейку квасу! — и решительно полез за пазуху, вытащил узелок, в котором оказался золотой кулон, несколько золотых колец, десятка два золотых коронок.

Бармен оскалил в улыбке жёлтые прокуренные зубы, забрал золотишко, сказал:

— Момент! — и исчез за занавеской.

Покупатель огляделся, прислушался. Комната была проходной. За бамбуковой занавесью слышался перезвон посуды из кухни. Откуда-то снизу глухо доносились танцевальная музыка и визгливые женские голоса. На второй этаж вела узкая лестница с богатой ковровой дорожкой и бронзовыми поручнями.

Вместо бармена в комнате появился краснощёкий здоровяк, протянул Синицыну упаковку вдвое больше первой и прокартавил:

— Рус, карашо!

— Уж куда лучше, — помрачнел Синицын, засовывая пакеты в походную сумку. — Небось, обманул меня?

— Ес, ес! — закивал ничего не понявший румяный амбал и проводил гостя через кухню к запасному выходу.

— Гуд-бай!

— Гуд-бай, раздолбай, сукин ты сын, — выговорил ему Синицын, снимая нервное напряжение, и вдруг добавил: Туморроу!

— Туморроу, туморроу! — подмигнул ему краснощёкий амбал.

И этот момент запечатлел стоп-кадром чей-то внимательный объектив.

И снова был жаркий день. И снова всё живое спешило спрятаться от палящего солнца. И снова торжественно выплывали из чрева «Светлогорска» невозмутимые контейнеры. И снова Синицын мучился на верхней палубе с непослушным мотором, костеря на чём свет стоит эту жару, и катер, и помощников, и свою судьбу, которая выбросила его из-под воды на эдакое пекло.

И снова чей-то теперь уже телеобъектив отметил этот момент из жизни нашего героя чётким стоп-кадром.

Вечер застал Синицына в городе. Как и накануне, он послонялся по людным улочкам, демонстративно и неумело оглядываясь на возможных преследователей, поднялся на Виноградную, прошёл мимо «Релакса» раз, другой и толкнул дверь.

— О, туморроу! — приветствовал его усатый бармен и пододвинул стопку с виски.

Синицын пить не стал, а показал глазами на бамбуковую занавеску. Бармен понимающе кивнул и проводил гостя в знакомую уже проходную комнату. По дороге он изобразил укол в руку, предложил Синицыну сделать это внизу, куда вела деревянная лестница и откуда сегодня также доносились музыка и визгливые выкрики. Синицын решительно отказался, оглянулся, расстегнул рубашку. На шее у него, на толстой золотой цепочке, висел изумрудный полумесяц, отделанный бриллиантами.