Олег Юрьев - Стихи и хоры последнего времени

(Чтоб расплелся этот прут,
Скоро в небе отопрут
Облачные двери —
Но каждому по вере )

Во вторые небеса,
Где лежит, как колбаса,
Кривое солнце ада —
Но нам туда не надо.

Мы останемся с тобой
Там, где молнии пробой
Говорит без коды,
Что есть иные входы.

Когда я, милый твой, умру,
Пропел счастливый Аронзон:
Он слышал цитру, и домру,
И барабаны погранзон.

Настал апрель, и станет май,
Но ты меня не обнимай
Ветвями, полными услады. —
Я тоже слышал те рулады,
Я тоже слышал этот гром
За тем ручьем, за тем бугром:
Так тишина гремит, и цитра
Звенит, как синий пламень спирта.

Пройдет апрель, пройдет и май,
Меня, прошу, ты обнимай
Руками, полными прохлады —
Пускай я слышу те рулады,
Пускай луна в лимонном льду,
Но не скажу, когда сойду
Под шум листвы и Аронзона
Во мглу, исполненную звона.

Я был во Фьезоле и вниз глядел с горы
На облаков морозные шары
Что над долиной розовеют шкварно
И блеск стальных озер и смерти острия
из Ада лезущи С откоса видел я
И сеть дождя кипящую над Арно

Прощай Флоренция ты сердце ты зима
На полдороге вниз где пышет та чума
Я бы и заперся в хибаре
С любимой плачущей о небе голубом
Но что ж теперь Вода кипит столбом
Ад подымается как на опаре

Всю жизнь я слушал, как шуршит вода,
Подскакивая в маленьких фонтанах
И осыпаясь в черноту пруда,
Как облетают свечи на каштанах
И с чирком осыпаются туда
же, в пруд, Как зыбкая звезда
Огни роняет на путях расстанных.

Всю жизнь я смерти говорил: приду.
И вот пришел знакомиться – в апреле,
В том ледяном и солнечном году,
Когда луна сопела еле-еле
сквозь зелень туч, И звезды на ходу
В туманных стеклах плыли и горели,
Как будто горе пели не беду.

И год прошел, и, может быть, прошла
Вся эта жизнь с улыбкою стальною,
Но эта смерть, разъявшая крыла,
Еще их не замкнула за спиною,
Еще звезда расстанная мала,
Еще плывут над елью и сосною
Беззвучных лун колокола.

о боги сколько же вы огня
вложили в косые стёкла зданий
и вéтра полного рыданий
расположили вокруг меня

и белизною без следа
вы лестницы замели как порошей
снегом сдутым с небесного льда
и мглой небесной огнем поросшей

вот света вышнего смеется волна
вот цвета ви́шнева змеятся тени
и ваша смертная весна
как ледяная тишина
ложится на круглые ступени

Наша родина – вода.
Ее черпáют невода,
Вычерпывают неводы.

Мы живем на дне воды.

Наша родина – земля.
Ее, корнями шевеля,
Жрет ночное дерево.
Мы заходим в дверь его.

Наша родина – кино,
Где и сыро, и темно,
И на стенном квадратике
Падают солдатики

В реку, черную, как кровь.
Ты слегка сдвигаешь бровь:
– Это наша родина?
– Это наша родина.

На стене горит река,
У губ моих твоя рука
Без перстнéй и без колец…

Но вроде и это не конец

– Розы, розы, чем ночами пахнете вы,
Чем опрыскан жатый ваш муслин,
На кустах – как сухонькие Пахмутовы,
Над кустами – как сырой Муслим?

– Мы пропахли смердью невещественною,
Мылом дамским, кельнскою водой,
В морге панихидою общественною,
Незнакомою звездой.

– Звезды, звезды, отчего скитальцы вы —
С клюшками алмазными в руке
Мчитесь, как Харламовы и Мальцевы,
Краем неба на одном коньке?

– Оттого скитальцы мы и странники
По небесному пустому льду,
Что горят ночные подстаканники
У тебя в саду.

Облака горят по вырезу,
Заползая за гряду.
Остановите вагон, я вылезу
И домой по рельсам пойду.

Будет сад шелестеть светлеющий,
Будут тускнуть звезды на льду,
Будут пахнуть розы сильней еще,
Чем в том проклятом году.