Владимир Иванов - СейЧАСТЫЕсть. Записки деревенского модника

Поэт, писатель в жажде денег, власти,
Греховней нежным музам нет напасти,
Творец, художник и преданный учитель
Иль телом дряхлым своих муз мучитель.

Когда поэт прожил немало долгих лет,
Он уже больше, чем простой поэт.
Для муз он рифм оживший полубог,
Пускай с тем слогом он навеки занемог.

Живых – конечно, бродит миллионы,
Но интересней обёртка мумий фараонов.
А белый саван всю отчизну накрывал,
Пока и ты за белой негой в очередь попал.

И щёки как с неги, с забытым румянцем,
В остывшей душе, припудренной глянцем,
Страсти с азартом, вместо забытой любви,
В осени жизни в мечтах догорают они.

Три дня – обычный в этом миру траур,
Затем и глыбу упакуют глубже в мрамор.
Весны в твоей жизни больше не будет,
Лишь рифмы из слов, застывшие в людях.

Пусть грустно образа спокойные глядят,
Зато почти не пьют и много не едят.
Здесь мёртвых чаще любят более живых,
Хоть и бегут быстрее дети прочь от них.

При жизни живые мёртвых царства ждут,
От хоти мёртвые, хоть – сраму не имут.
Дай грешным пресвятой ответ, дева Мария!
– Диагноз обществу какой? – Некрофилия…

Ребрендинг постного гуано за пределы от и до,
В надежде, что и по-другому им выжить – не дано.
Падение жирности отмечено на ценник ростом,
Утешившись расширенною вилкой ГОСТов.

Немало здесь ещё лесов, полей и рек?
Вольно дышать? Да, обманулся человек.
Процент усушки всех дышавших вольным лесом
Уйдёт поправкой к властным мракобесам.

А остальным чуть подтянуть штанишки нужно,
В работе снова пилит лесопилка «Дружба»,
Тарифы, цены, санкции и налоговые льготы,
Смех да и только, это искусство – для народа.

Всем этикетки переклеить рьяно,
Так станет ещё сказочней гуано,
Хотя на лицах робость и смирение,
План роста ВВП в тарифов удвоении

На месте глобального мира и рядышком нас
Как место оценить своё, пускай немножко?
Достаточно увидеть на витрине спелый ананас,
Ценой в фасованно-умытую зелёную картошку.

Доев ананас, ты этот картофель пожуй!
Кому день последний и кто тут – буржуй?
Красный рассвет закатом обернулся рыжим,
Так это мы – фанерою парили над Парижем.

И с богом пили, и безбожно жили небогато,
Власть взяли черти, но пугают шариатом.
И коммунистам, в фиги складывая пальцы,
Всё продадут, а остальное купят у китайцев.

– Готовы вы к езде везде запрячься?
Рабочий круп, к узде привычны губы,
Под упряжь торс, с хвостом играться,
Смелей, лошадки, предъявляйте зубы.

И каждый раз лошадки ржали, вспоминая,
Как царственно тонули кони в море том,
Как переплыть мечтали с краю и до рая,
Быстрей рыб гребя анальным плавником.

За похоть им секс с животной природой,
Служил игрой концов, опущенных в угоду.
Не раз им ложиться пришлось промеж жён,
За связью зада с никчемушным передком.

Без звуков мендельсоновых оркестров
В би-свинга зоне собрались братия и сестры
Совокупляться местами беспричинными
С навек прокисших душами мужчинами.

Сдаётся мне, и вас гуттаперчевый мальчик
Подсадит на свой силиконовый пальчик.
Колбасным фаршем тесто раньше начиняли?
Жених? Давно он без невесты трали-вали.

Им показали фокус – экс-брекс-фекс… —
Чертовки в воздух чепчики скорей кидали.
– Теперь нам можно секс и кекс, —
Вертелись и, снимая лифчики, визжали…