Геннадий Александровский - Странник по жизни (сборник)

Я прохожу по улицам пустынным
В полночный час, когда все люди спят.
А фонари таинственно и длинно
Построились в один пунктирный ряд.
Я прохожу по скверу по ночному.
Густые тени расстелили сеть.
И кажется, что завтра по-иному
Я мог бы о прошедшем не жалеть.
А звёздный блеск и шорох листопада,
Как молния и как оглохший гром.
Я ухожу. Полночная прохлада
Мне говорит о чём-то дорогом.

Я старею. Правда, незаметно.
И в душе по-прежнему я юн.
Лишь неумолимая примета
В волосах печать кладёт свою.
Иногда в раздумии глубоком
Я к тебе приблизиться хочу,
Чтобы в полусвете спящих окон
Прислониться к твоему плечу.
Чтобы успокоила меня ты,
Тёплой лаской силы придала.
Неужели ты со мной когда-то,
Словно чудо, рядышком жила?

Я сегодня узнал из газет,
Что вождю уже семьдесят лет,
Что он – гений по всей земле,
Что он спрятан от нас в Кремле.
Я хотел бы встретиться с ним
Без свидетелей, с ним одним,
Осмелеть и вопрос задать:
«Кто убил мою мать?
Кто на склоне февральского дня
Оторвал её от меня?
И увёз. И сгноил в лагерях,
Породив в моей жизни страх.»

Не один отгорит рассвет —
Не дождусь от него ответ.

Диплом в кармане – слава богу!
Прощай, Магнитка! В добрый час!
Швыряет в новую дорогу
Меня судьба в который раз.

Я уложу свои манатки
В фанерный чёрный чемодан.
Без сожалений и оглядки
Дороге дань опять отдам.

И лишь потом, когда забуду
Страсть к переменам и езде,
Я о Магнитке помнить буду,
Как о немеркнущей звезде.

В сумерках, пьянящих, как хмельное,
Небо даже опустилось ниже.
Никогда уж больше не увижу
Я лицо знакомое, родное.

Я уеду в голубые дали,
Здесь оставив молодость лихую.
И, уже прощаясь, на вокзале
Добрых твоих рук не поцелую.

Не придешь к отъезду в неизвестность.
Не прольешь нечаянные слёзы.
Только уплывающая местность
Мне кивнет в вагон листвой берёзы.

Мне больно от своих бессилий.
Вот говорят: есть тема – труд.
Я пробовал. Не выходили.
Стихи на подвиг не зовут.

Меня Есенин, Блок и Брюсов
Разворовали по частям.
Стал превращать в поэзомусор
Свои стихи назло вождям.

И, не мечтая о награде —
На что мне звяконь орденов?
Шепчу я чувствами в тетради
В угаре искренних стихов.

Мне говорят: хвали высотный дом,
Канал на Волге, лесонасажденья.
А я молчу. Ну что же толку в том,
Что я совру, попав под настроенье.

Ведь если б я пленился красотой
И грандиозностью великих строек,
То и тогда бы ни одной строкой
Редакции любые не устроил.

Мои стихи, как камерный оркестр,
Как тайна непорочного зачатья.
Для них в печати прочно места нет,
Поскольку искренность не для печати.

Мне – двадцать девять.
Я уж не пацан.
Стал сдержан, вежлив
И порой задумчив.
На каждый день
Я составляю план,
Чтобы прожить его
Значительней и лучше.
Чтоб в каждом дне
Была иная новь.
Чтоб помыслы
Свершалися благие.
Но всё равно,
Из ношеных штанов
Никак не вылезу —
Нет денег на другие.

В пространстве вечном
Жизнь – всего лишь вспышка.
Зачем грустить о ней нам и жалеть?
Ведь всё равно бессмертного излишка
Нам не дано. И лучше не иметь.

Зачем нужна затянутая старость,
Когда от дел не пухнет голова,
Когда давно все сказаны слова,
И сердце жжёт проклятая усталость?

Сын пришёл домой
Грязнее осени.
Я беру ремень и…
Что вы – нет.
Бить не стал.
Мне тоже было восемь
Босоногих и беспечных лет.
Приходил домой и я
Чернее ночи,
Рваные штаны,
На лбу синяк.
Мать меня ругала,
Но не очень.
Видно, вспоминала
Про себя.