Дарья Михеева - Листва. Журнал-студия «Вологда»

– Мама, а я завтра выступаю в СДК. Ты придешь? – Оля с надеждой посмотрела на мать. Люда как-то замялась:

– Оль, я завтра к соседям на целый день калымить: дрова буду укладывать. Деньги хорошие обещали…

– Мам, да наплевать на них, я хочу, чтобы ты пришла. И папа, если протрезвеет…

– На отца, сама знаешь, надежды мало. А деньги нам всегда нужны, грех отказываться от такой возможности.

– Грех все время забывать о своем ребенке! – в Ольке опять заговорила обида, да и слова Громовой буравчиком сверлили голову изнутри.

– Оля, не капризничай, ты же уже не малое дите, все понимаешь, – Люда начинала заводиться.

– В том-то и дело, мама, что еще дите! Я хочу внимания, заботы! Я хочу, чтобы вы с папой ходили на мои выступления и гордились мной! Я хочу жить в нормальной семье, где родители любят друг друга и своего ребенка, а не как у нас…

– Ты хочешь сказать, что я не люблю тебя? И не забочусь о тебе? – у Люды потемнело в глазах. – Да я только ради тебя и живу, ради тебя надрываюсь, чтобы заработать хоть сколько-нибудь денег! – закричала она. – А ты… Ты совсем как твой отец – неблагодарная и эгоистичная!

Олька, с грохотом отодвинув табуретку, выбежала из-за стола и скрылась у себя в комнате. – Вот-вот, иди, посиди там и подумай над своим поведением! – крикнула ей вслед Люда. Оля пыталась успокоиться, раскачиваясь в своей «колыбели». Плакать она уже не могла, да и смысла не было – этим все равно ничего не изменишь. Олька достала свой дневник и начала писать быстрым, неровным почерком: «08.05.08. Так больше не может продолжаться. Надо что-то делать. Закончу 9й и уеду! Поступлю в колледж, устроюсь на работу, увезу родителей из этой ужасной дыры. У нас все наладится! Обязательно! Папка бросит пить, деньги появятся, мама больше не будет так уставать. Все в моих руках! Я смогу!» Спустя час Люда тихонько постучала в дверь комнаты Оли. Ей никто не ответил. Она тихонько вошла. Олька спала, на груди у нее лежал раскрытый блокнот. Люда подошла к дочери и погладила ее по волосам, прошептав:

– Олюшка, милая, прости!

Олька тихонько сопела курносым носом. Люда взяла блокнот с ее груди и бегло прочитала последнюю запись. Она решила, что обязательно придет завтра на выступление, чего бы ей это ни стоило. Ради нее, своей Ольки, так по-детски сейчас сопящей носиком в ее «колыбели».

Часть 4. Летим с нами, Оля…

Вокруг было темно. Непроглядный, глухой мрак. «Где это я?» – удивилась, оглядываясь по сторонам Олька, но глаза лишь слепли от черной тьмы, густым облаком укутавшей все вокруг. Оля медленно пошла вперед, осторожно трогая темноту кончиками пальцев. В полной тишине она слышала лишь свое дыхание и легкий шорох шагов. Ступни ощущали неприятный холод. «Я, что, босая?» – Олька медленно наклонилась, пытаясь дотянуться до пальцев на ногах. Руки уперлись во что-то твердое и шершавое. «Это же плиты! Бетонные плиты! Я на Железнодорожной!» – Олька обрадовалась: теперь понятно, где она! Глухую тишину пробил пронзительный гудок поезда. Олька вздрогнула и резко выпрямилась. Поезд яркой светлой стрелой пронесся мимо, прорезав на мгновение темноту.

«Воркутинский, – промелькнуло в Олиной голове, – надо домой, уже поздно, отец будет ругаться». Олька попробовала пойти быстрее. Но темнота пугала, проглатывая ее неуверенные шаги. «Я иду или стою на месте? Мне надо быстрее домой! Отец убьет меня! – Оля в панике заметалась из стороны в сторону. – Свет! Здесь же должны быть фонари! Пожалуйста!» Дорога впереди нее озарилась мягким молочным светом. Фонари горели на старых, покосившихся столбах, в причудливой пляске застыв по двум сторонам улицы. Олька замерла в удивлении: «Вот я чудо! Мне же надо совсем в другую сторону!» Оля обернулась, но за спиной была все та же непроглядная тьма и никаких фонарей. «Что за бред?!» – Олька в недоумении схватилась руками за голову. Ее взгляд упал на белые широкие рукава, легкими волнами струящиеся от самых ее запястий до бетонной серой глади дороги. «В чем это я?» – Оля удивленно оглядела длинное, широкое, белое платье, за подолом которого было невидно даже ее босых ног. Ольке стало смешно. Ее заливистый звонкий смех гулким эхом разлетелся по улице.

Откуда-то сверху, из черной темноты полетели крупные белые хлопья. «Это что, снег? В мае?» – Олька попыталась словить «снежинки» ладошками. Хлопья кружили, бесшумно и плавно танцуя в молочном свете фонарей, а потом падали, понемногу устилая кружевным ковром всю освещенную часть дороги.