Н. Денисов - Стезя

– Хаим Фаич, а где сыновья?
На кровавых фронтах – не иначе?
– Ах, судьба...Прозябают, как я... –
И ни слова. Трясется от плача.

Вот с молитвой в полуденный час
Он у печки сидит, подвывая.
Жалко бабам – платочки у глаз:
Что поделаешь – вера такая!

Кто лепешку несет, кто пирог.
И не верят глазам христиане:
Бьется в печке сивушный дымок,
Будто дьявол, монеты чеканя.

Долго наши захватчиков бьют.
И в селе, что ни день, похоронки.
Стон вселенский. И горькую пьют.
Пристрастились подростки и женки.

Вот уж пушки кончают пальбу,
И в Карпатах цветут эдельвейсы.
Хаим громче ругает судьбу,
Распушив благородные пейсы.

Вот он скорбно бредет по селу
В живописном немыслимом горе.
Вот, как Яхве, мерцает в углу –
Со зловещей звездою во взоре.

Осенний сквер прохладою бодрил,
И битый час, нахохлившись над книжкой,
Я что-то бодро к сессии зубрил,
А он курил, закутавшись в плащишко.

Скамья. И рядом признанный поэт!
Заговорить, набраться бы отваги,
Мол, я из той же – хоть без эполет! –
Литинститутской доблестной общаги.

Он все сидел, угрюм и нелюдим,
Круженье листьев взором провожая,
И вдруг сказал: «Оставьте... все сдадим!»
Я подтвердил кивком, не возражая.

«Вы деревенский?» – «Ясно, из села!» –
«Не первокурсник?» – «Нет, уже не гений...»
В простых тонах беседа потекла,
Обычная, без ложных откровений.

Вот пишут все: он в шарфике форсил.
Но то зимой. А было как-то летом:
«Привет, старик!» – рублевку попросил
И устремился к шумному буфету.

Теперь он многим вроде кунака,
Мол, пили с Колей знатно и богато!
А мы лишь раз с ним выпили пивка
И распрощались как-то виновато.

Потом о нем легенд насотворят
И глупых подражателей ораву.
При мне ж тогда был фотоаппарат,
И техника сработала на славу.

Он знал и сам: легенды – ерунда,
А есть стихи о родине, о доме.
Он знать-то знал – взойдет его звезда.
Но грустен взгляд на карточке в альбоме.

Спит хороший народ, спят барышники,
Спят охранники – нечего красть;
В теплом «газике» дремлют гаишники,
Точат зуб на «проезжую часть».

Исключительно, видно, для гласности –
Над райцентром цветок фонаря.
Указатели мер безопасности
Тоже фосфоресцируют зря.

Измотало полночное бдение,
Ядовитую «приму» курю.
Пост ГАИ – тот хоть при исполнении,
Я ж без толку на звезды смотрю.

Рад любой завалящей оказии.
Ни саней, ни телег, ни машин.
Ах, печаль ты – «дремотная Азия»
На дороге: Бердюжье – Ишим...

Среди простых забот о хлебе
Нам, может, даже повезло:
Теперь кружит не коршун в небе,
А серебристый НЛО.

То возле речки, на поляне,
То в горсаду, что пуст и тих,
Садятся инопланетяне
В «тарелках» импортных своих.

Они бодры, молодцеваты,
В скафандрах узкие тела.
Наверно, метят в депутаты
От радикального крыла.

Что посулят они: удачи?
Не знаю. Многого не жду.
И Русь, изверясь, пьет и плачет
У сих пришельцев на виду.

Опять – они! – статья в газете.
И все при них, как у людей.
«Как скучно...» – Гоголь бы заметил,
А Ельцин гонит лошадей.

Слух прошел: под некой крышей,
(Слух на крышу налегал!)
Мол, сидит и нас чекрыжит
Этот, как его... кагал.
Вечерок осенний дивный,
А навстречу мне юлой
Ведьма с кооперативной,
Реактивною метлой.
Развела такие бредни:
Елки-палки, лес густой...
Вырвал я метлу у ведьмы
И взлетел над крышей той.
Тут они! Своим кагалом,
В сытой дьявольской красе:
Конформисты, либералы,
Крайне швондерные все.
Кто-то сумрачный у входа,
Как ночной разбойный свист.
Пригляделся: сам Ягода –
Узурпатор и расист.
Подрулил!
(Метла – не веник!)
Слышу грозное: «Шабаш!
Наш ли этот «Современник?»
Крикнул я в трубу: «Не ваш!»
Присмирели, не воркуют,
Злобно шепчут палачу:
«Шовинисты атакуют!»
«Надоели вы! – кричу, –
Это ж вы, болтая бойко,
Провоцируя войну,
Заболтали перестройку,
Закартавили страну,
Заярлычили, заржали.
Но и мы ответ дадим:
За Отчизну, за Державу,
За Россию постоим!..»
Полетал еще немного
Попугал ночных ворон.
И без пыли, слава Богу,
Сел в родной микрорайон.
И, простив пустые бредни,
Меркантильный интерес,
Благодарность вынес ведьме
За технический прогресс.