Н. Денисов - Стезя

Белый лайнер в ночи иль баржонка,
Или танкер в надменной красе?
Да, с романтикой здесь напряженка,
Даже звезды подсчитаны все.

Отвыкает душа от полета,
Навязали и ей ремесло.
Если гимны поют хозрасчету,
Как подняться душе на крыло?

Но на траверзе Нового Света,
В серенадах бразильских цикад –
Так понятны мне грезы поэта:
Над волнами летящий фрегат.

Вот он с грузом какао и лавра
Вновь возник из тропической тьмы –
Под созвездием Альфы Центавра,
На два румба правее Кормы.

Вот и Рио... Огни на волнах.
Звезды в небе, как острые шильца.
Как положено, в белых штанах
Поднимаются на борт бразильцы.

С упоеньем играю строкой:
Кабальеры, мужчины, сеньоры!
Дел с разгрузкой – денечек какой,
На неделю огня и задора.

Как-то сразу заполнили ют:
Груз – на берег, и деньги – на бочку
Вот уж стропы, как струны поют,
Извиняют расхожую строчку.

Дело сделано. В путь, капитан!
Потрудились ребята на диво.
Да и сам я, пройдя океан,
Пофланировал в улочках Рио.

Над Бразилией тишь, благодать.
Южный тропик сияет у трапа.
Можно ль лучшего в жизни желать,
Если Бендера вспомнить Остапа?

На кругу танцует дева,
Кастаньеты: стук да стук!
Чуден порт Монтевидео!
Но крепись, душа и тело,
Мне нельзя на этот круг.

Где мы только не бывали,
Знали адовы круги,
Здесь же – «облико морале» –
Закружиться в карнавале,
Даже думать не моги.

Не про нас мониста, бусы,
Звон веселых кастаньет.
Моряку с «эльбарко русо» [7] Эльбарко русо – русский пароход (исп.)
Разводить нельзя турусы.
Вот бы по боку запрет!

Я б такое ей сказал,
Нашу удаль показал
И на пользу перестройки
Ряд контактов завязал.

Все впустую – взоры, взгляды,
От тоски в глазах темно.
Что ж, пойду поем осады [8] Осада – жареное мясо ,
Можно десять порций кряду,
Это нам разрешено.

Выйду к ветреному молу –
Остудить немного кровь.
И – в каюту, Вечер долог,
И залью там кока-колой
Уругвайскую любовь.

Тусклый глянец пистолей и карт,
Плащ-накидки латинского шелка,
Ружья в козлах. И – сам Бонапарт
Красной меди сюртук, треуголка.

В дорогой антикварной пыли,
В окружении нимф и амуров,
Сановито молчат короли
На усталых старинных гравюрах.

Сколько сразу батальных вещей,
Грозных взоров и спеси коварной!
И хозяин сидит, как Кощей,
За прилавком над книгой амбарной.

Тихо бьют над прилавком часы,
Как полдневные склянки на шканцах.
И горошина медной слезы
Прожигает сюртук корсиканца.

Хмурит брови испанский король.
Снова тихо. Ни стука, ни скрипа.
Слышно даже, как ползает моль
По камзолу Луи де Филиппа.

То европейка, то мулатка
В толпе встречающих...
И вот
Кромешный возглас – «Вася, братка
Потряс наш старый пароход.

Все позади – шторма и штили,
Семнадцать суток – день ко дню.
Смахнув слезу, глядит Василий
На аргентинскую родню.

Он с нами шел, свиданья ради.
Он тридцать лет копил гроши.
И вот с акцентом кличут «дядю»,
Толпясь у борта, племяши.

Еще взойдут по трапу власти –
Чины таможни, сандозор.
Потом уж он, не веря счастью,
Обнимет брата и сестер.

Стоит, бедняга, курит тяжко,
Роняя пепел на настил,
На чемодан в ремнях и пряжках,
Что в ГУМе загодя купил.

Смелей, земляк! Родня с машиной:
Встречают, словно короля!
Но Аргентина... Аргентина...
Чужая все-таки земля.

Ну ладно б, лошадь иль корову
Иль, скажем, стадо антилоп,
А тут встречаю льва морского,
Столкнулись, господи, лоб в лоб

На эту, бог ты мой, скотину
Дивлюсь я: экая гора!
А лев потер о кнехты спину
И вяло рыкнул: спать пора!

И лег на кромочке причала,
Мол, неча попусту будить,
Ему вставать на зорьке алой,
Семейство львиное кормить.