Н. Денисов - Стезя

Наполненный гневом здоровым,
Ругай меня, критик, брани!
Пивком согрешил... О корове
Писать и не думал – ни-ни.

Я сам к ней бочком и сторонкой,
И дело мое сторона:
Будь Зорькой она иль Буренкой,
Неприкосновенна она!

Но вот же, напротив церквушки,
Годков по двенадцать мальцы
Сидят под коровою с кружкой
И тянут святые сосцы.

Видать, притомились от зноя,
А жажда в жару горяча.
И брызжет родное, парное,
О донышко кружки стуча.

Стоит коровенка чужая,
Мальчишек задаром поит.
Машины ее объезжают,
Повозки обходят. Стоит!

Одна посреди перекрестка,
Худая, как баба яга.
Наряжены в чудные блестки
Ее костяные рога.

В таком экзотическом виде
Торжественно бродит потом.
И словом никто не обидит,
Не то что пастушьим кнутом.

Весь город ей – выпас, жилище
Где хочет, ночует, живет.
Арбузную корку отыщет
И свято и смачно сжует.

Священная тема коровья!
Другое вот дело – пивко...
Конечно, и мне для здоровья
Желательно пить молоко.

...Вот слетелись и нате орать!
Что поделать, смиряюсь бесславно
Даже взглядом нельзя их пугать,
А уж действием грубым подавно.

Потому и спокойный в словах,
Хлопочу над дилеммою новой:
И выходит, что в равных правах
Эти твари с бомбейской коровой.

Карр! Да карр! –
Оглушили почти,
Допекли безнаказанным игом.
Поднял камень, –
О Будда, прости! –
Улетели мошенницы мигом.

Мы с ним глазами встретились на миг,
Он посмотрел и замер оробело. –
Как поживаешь в Индии, старик?
И пес пролаял: – «Вам какое дело?»

Ах, черт возьми,
Гордыни – будь здоров!
Но, право, грех голодному гордиться.
– Пойдем, старик, до наших поваров...
И мы пошли вдвоем по загранице.

Потом лежал на жарком пирсе он
И кости грыз, что с камбуза кидали,
И отгонял рычанием ворон,
Когда они уж очень досаждали.
Проснусь поутру, лает:
– «Как дела?» –
Мосол подкину, взглядом приласкаю.
Сдружились мы, но грустною была
Дальнейшая история морская.

Еще неделя, две, и я – уплыл,
И в этот порт
Уж больше не вернулся.
Бродячий пес...
Ах, как он вслед скулил
О том, что снова в людях обманулся.

Прошла, прошествовала рядом
В цветной толкучке городской.
Какой мужчина жарким взглядом
Не посмотрел ей вслед с тоской!

Над ней запреты, как вериги,
Хоть и прекрасна и мила...
но над проклятьем всех религий
Она как женщина прошла.

Прошла торжественно и властно
По небесам и по земле,
Сияя знаком низшей касты
На гордом царственном челе.

Дразня походкою и станом
Почтенных старцев и юнцов,
Дыша сандаловым туманом
Бомбейских хижин и дворцов.

Под одежкою плоть тугая,
Взоры – тайна и глубина.
Босиком по камням ступая,
Как скульптура, идет она.
Кто она? Из какой там касты?
Или диво явилось мне?
В стороне от толпы цветастой,
От сородичей в стороне.
Не славянка во чистом поле,
А туземка во цвете лет!
Обезьяны в ветвях магнолий
Восхищенно кричат ей вслед.
Я и сам от любви сгораю,
Фантазирую на ходу.
Вот уж мысленно догоняю,
Целомудренно обнимаю,
На горячий песок кладу.
Над Бенгальским заливом ведро,
Бирюзовая синь воды.
Жаркой близостью ходят бедра,
И прибой поощряет бодро
Наши сладостные труды.
Отгорели и снова вспышка.
Над заливом летят века...
Шепчет пламенно: «Мой мальчишка!»
Завершаем свою интрижку
Аж на острове Шри-Ланка.
Зной и нега в тени акаций.
И туземные спят вожди.
Никаких тебе пертурбаций.
Говорю я: «Хочу остаться!»
«Нет нельзя, морячок, иди!»
Ухожу я. Муссоны веют.
Вот-вот хлынет сезон дождей.
От Коломбо и до Кореи
Буду думать, как золотеет
Тесный пламень ее грудей.

Проснешься и глянешь в чернильную тьму
Ночной океанской пучины,
И ноги ведут покурить на корму,
Обычно без всякой причины.

Корму то поднимет, то бросит. Невмочь!
Планктон возле борта искрится.
И сладостным духом пропитана ночь:
В Бомбее грузились корицей.