И там же сверчки – развеселый народ,
Подсели. А сколько апломба!
Три звездочки в небе – летит самолет,
Наверно, летит на Коломбо...
1984
Берег, пальмы, песок.
Все на вечном приколе.
Да обломки досок, –
Корабельные, что ли?
Кто здесь был – Магеллан,
Иль сподвижники Кука?
Из прибрежных лиан –
Ни ответа, ни звука.
Хорошо бы пристать! –
Собрались на спардеке.
Тишина, благодать,
Как в шестнадцатом веке.
Рай под каждым кустом,
Экзотичные пташки...
Но пронесся «Фантом»
И – по коже мурашки.
1985
Что вздыхаешь, грустинку тая?
Нам обоим от жизни попало:
Строил замки воздушные я,
На земле ты очаг сохраняла.
Если завтра – глаза в небосвод! –
Вновь умчусь за звездой вдохновенья,
Ты проводишь меня до ворот,
Обещая любовь и терпенье.
Отштормуют мои корабли
И вернутся к причалу победно.
Как дочурки, скажу, подросли!
Ты слезинку смахнешь незаметно.
Не прожить без утрат и потерь,
Но светлы наши звездные сферы –
Ге, что ловкие люди теперь
Принимают за блажь и химеры.
1984
Индийский океан
И вот после тьмы ножевой,
Стерильной тропической ночи,
Приметил радар судовой
Пустынный такой островочек.
Клубятся над ним облака,
Прибойная мечется пена,
Но в глубь островка – ни дымка
Ни стойбища аборигена.
Как будто немое кино,
Фантастики будто страницы.
Такого ведь быть не должно,
Должны быть хоть звери и птицы.
Должны быть и камни могил
В тени иль под зноем палящим,
Ну хоть бы один крокодил,
Какой-нибудь слон завалящий!
Безжизнен и тих островок,
Крупинка планеты, не боле.
Всеобщий трагический рок
Пометил его биополе.
Молчит горизонт-окоем.
И мы в толчее белопенной,
Пока есть возможность, идем,
Теперь уж одни во вселенной.
1992
– Так держать! –
Капитан не речист.
Под твиндеками глыбы гранита.
И стучит в пароходство радист:
«Взяли
на борт
надгробные
плиты!»
Загрузили –
свершившийся факт! –
Для Страны восходящего солнца.
Вот и выпал нам выгодный фрахт:
Чистым золотом платят японцы.
К ряду ряд, за плитою плита,
И на каждой – достойное имя.
И, как грустный итог и тщета,
Даты жизни и – прочерк меж ними...
– Есть держать! –
И – по коже озноб.
А потом уж не столь оробело
Ляжешь в койку,
как в собственный гроб,
И уснешь под простынкою белой.
1984
Филиппины на траверзе. Грубо
Раскачало. Но верим в судьбу.
Не прошли еще медные трубы,
Но пройдем, как докрасим трубу.
Здесь не диво – дурная погода.
Свистопляска уже началась.
Но труба – это лик парохода,
И попробуй трубу не докрась!
У дракона [6] Дракон – (жарг.) боцман
святое понятье:
На трубе – не у тещи в гостях!
И висим мы на ней, как проклятья
На отвесных ее плоскостях.
То опустит, то в небо подбросит,
То впечатает в тело трубы.
За мазочком мазочек наносим,
А волна уж встает на дыбы.
И, взлетая на гребне высоко,
Хмуро смотрим на ад за бортом.
И работаем зло и жестоко,
И расходимся молча потом.
1984
Повидав и моря, и страны.
Экзотичные города,
На тропических тараканов
Мы дивились: вот это да!
Крутолобы, грузны, как танки,
Но стремительны, как такси.
(Это было в порту Келанге,
Далеко от широт Руси.)
Как радаром, усами шарят,
А сойдутся – в глазах темно.
Впрочем, было подобных тварей
И на судне у нас полно.
Сколько с ними в борьбе жестокой
Резолюций извел местком!
Как снялись из Владивостока,
Так травили их порошком.
Вроде б, сдохли... И снова – диво
Расплодились – числа не счесть...
Тут парнишка один сметливый
И отважился: «Выход есть!»
И, сойдя на причал Келанга,
Расхрабрился совсем матрос,
Наловил этих тварей в банку
И под вечер на борт принес.
«Пусть сразятся – на силу сила,
Эка мощь пропадает зря!
Нашим точно – каюк, могила,
Или с вышками лагеря!»
«Дело верное, смело, мудро!» –
Рассуждаем и мы, бася.
А потом наступило утро
И картина предстала вся.
Читать дальше