ноябрь 1. 2014 год.
«Толи музыка кончилась, толи выключили репродуктор…»
Толи музыка кончилась, толи выключили репродуктор,
что сплошные сутки рассказывает про искусство,
про любовь к природе под гимн очень рано утром,
выжимая слезу, как из девочки ночью чувства,
как что-то большее, пуговицу грея в пальцах…
тихо вдруг, как будто палач секиру
приготовил… как бабушка нитки, чтоб шить на пяльцах,
пока ещё кто-то не оживил квартиру
шарканьем тапок. Кот шепелявит «Мяу»,
как заклинание, сбиваясь на рыбный завтрак —
минтай или хек обрадуют вдруг слюнявым
вкусом во рту – рано утром, как гимн – внезапно…
но слова разбегаются, как из-под обоев мыши.
Ноты, тем более, шумным неровным строем,
разбредаются – всё выше, всё выше… Выше —
даже если музыка кончилась и инструмент расстроен.
И репродуктор хрипит, как больной в угаре —
антибиотики лишь продлевают участь —
ноты сыпятся вслед за словами – в паре,
будто танцоры, что на паркете мучаются,
разбивая в кровь невидимые мозоли…
Репродуктор гимн выдаёт, не скупясь на радость.
Слушаешь этот бред и твердишь – До коле…
в календаре отмечая – сколько ещё осталось.
ноябрь 2. 2014 год.
«Спустя девяносто лет, не спрашивают о любви …»
Спустя девяносто лет, не спрашивают о любви —
максиму – о погоде, или что ел на завтрак
стёсанными зубами – о чёрные сухари…
вкус чей когда-то был непомерно сладок.
«Хотя не имеет смысла – деревья ещё растут…» —
глянешь в окно и видишь как умирает осень —
высушенной листвою – по улице там и тут —
мелкой монетой, что в шапку прохожий бросит…
или отнимет собранное на пропой,
ну и на хлеб, конечно, с кусочком сыра
«городского» плавленого, с расплавленною слезой,
где приглядеться – увидишь почти пол мира,
или себя спустя девяносто лет…
в рваных брюках с потерянными зубами
в ящике тумбочки… с тем, чего больше нет…
с узелками, завязанными на память,
чтобы ничто не сгинуло просто так
в наслоениях пыли, в дырявых, увы, карманах,
как вчера, с листвой, потерянный «четвертак»…
Долго хранился – а сгинул в помойной яме.
ноябрь 2. 2014 год.
«Пригород – это, где поворот с дороги…»
Пригород – это, где поворот с дороги
упирается в кладбище, где птицы живут, как дома,
не смотря ни на что – вороны, стрижи, сороки
и, даже, голуби, с кем по прошлой жизни еще знакомы.
Пригород – это кусок земли, не заросший жизнью —
только смотритель кладбища и собаки —
те, что ушли из города и забыли —
как это жить при доме, а не в овраге…
Пригород – это земля от других – на память,
чтобы доподлинно знали – откуда город
и как это было раньше – двумя веками —
еще без названия и, даже, еще без рода,
то есть, когда дороги – сквозь пыль и камень —
по направлению ветра… Трава – по пояс —
тронешь её и кажется, что руками
трогаешь жизнь – свою и… чужую, то есть.
Пригород – это неспешная жизнь по кругу —
точно шаг в сторону – и ты на другой планете…
Где даже собаки знают в лицо друг друга —
и их не боятся ни старики, ни дети.
Эта земля ещё помнит и свист, и топот,
или, как трактор последнюю снёс избушку,
а тракторист обливался холодным потом,
вспоминая свою деревню и мать старушку.
Пригород – это бессрочная память детства,
где никакая ржа – не разъест карманы,
где только пыль, доставшаяся в наследство —
всё сохраняет, прикрывшись сухим бурьяном.
август 6. 2015 год.
«Всё равно ты забудешь, когда я уеду, меня …»
Всё равно ты забудешь, когда я уеду, меня —
так пусть остаётся листок пожелтевшей бумаги
в стандартном конверте, как памятка – после огня —
в виде холодного пепла в бездонном овраге
там, где теряются мысли, слова и мечты…
Там, где течение времени слишком условно —
не как в стеклянных часах – так забудь про часы
и пусть весь песок высыпается в воду покорно —
прямо из колбы, в которой ни верха, ни дна —
мелкие крошки еще не разбавленной сути —
временем, как на бумаге – в конце – имена,
изображения чьи – потерялись. Забудьте! —
так как достаточно слов в почтальонском мешке
для отправления… да и для памяти – хватит,
чтобы песок не растаял в горячей реке —
вниз по течению, или под старой кроватью,
ссыпавшись горкой, как будто бы пепел в конце
перегорания дров и последней страницы —
из неотправленных писем… С надеждой в лице —
больше никто, никогда, никому – не приснится.
Читать дальше