Андрей Драгунов - Где-то здесь. Избранные стихотворения из трёх книг

…и вся вина твоя, что ты прожил
пол жизни на Чайковского, у «Дружбы» —
теперь где ЗАГС. Лишь сквер остался жив,
фонтан засох и никому не нужен.
Ты слишком много помнишь из того,
что помнят лишь деревья с фонарями,
которые стоят без ламп давно,
без мотыльков, но с белыми следами
от голубей, которым всё равно —
вся эта жизнь, Чайковский и другие —
вон старый вяз – обычное бревно
после распила, как чужое имя,
услышанное ранее тобой,
когда ещё названья вспоминали
на раз-два-три, как ноты под рукой…
и песенку про дружбу напевали…
и память длилась, как в реке вода,
неспешная вода – из речки в море —
доступная для зрения игра —
воды, песка и ветра на просторе…
И медленная музыка звучит
почти не слышно, будто ниоткуда…
и только голова болит. Болит —
что в жизни не случилось даже чуда.

И вода всё та же, но сколько воды утекло,
пока лодка стучалась в пристань и скрипело весло
в уключине, будто перебивая волну
с её тихим шёпотом, вторгшимся в тишину,
как вторгается Мавр в спальню, шепча – Люблю,
убивая потом в объятьях любовь свою,
как ненужную вещь… Шевельнёшь волну
пальцами – испугавшись, бежит в глубину,
то есть туда, где потом и прячет свои мечты,
в которых песок – обязательно, но никак не ты.

И Ангел знал всё с самого начала —
чем всё кончается, но теребил перо,
куда-то подгонял. В глухих подвалах
холодной осенью укутывал крылом,
чтоб не замёрз до времени, до срока
и чтоб страница не была пуста,
чтобы история не выходила боком —
чернилами – не ягодкой с куста
на мёрзлый чернозём, червям на радость,
снежинкам на прокорм зимой в ночи…
Когда и Ангел спит, и сердце сжалось —
от холода – перо ещё скрипит.

Театр многоярусный – есть Рай,
по крайней мере, точно, для поэта
с построчной жизнью, где из края в край
слоняется душа, ища ответа…
но находя лишь зыбкие черты
в исписанных листах, воспоминанья…
и что-то, что не видно с высоты,
а лишь вблизи, но тоже без названья,
без имени… и лиц не разобрать,
слоняясь за душой в пространстве Рая,
среди других, таких же… и узнать
кого-то – времени – при жизни – не хватает.

Переезд с каждым разом даётся трудней. Сложней.
Выберешь место – его уже кто-то занял —
опоздал с отъездом – всего на несколько дней —
не то чтобы лень – так, завозился с вещами…
а билет на поезд действителен только раз —
не успел к отправке – вокзал тебя точно примет
и согреет скамейкой, сделанной на заказ —
к юбилею города, чьё трижды менялось имя…
и в другую сторону свезёт именной состав,
куда есть билеты в наличие, без доплаты,
предоставив купе на сутки, как батискаф
в мутной водичке, где лица всегда измяты
на конечной станции, где точно, никто не ждёт —
разве что – погода очередную жертву,
обозначив границы снегом, что не сойдёт,
что вполне естественно – по местным меркам.
Но приезжий топчет ботинком чужой ламинат
и цепляет взглядом балконы, колонны, арки,
что обычно утром, тупо ещё, молчат,
как разбитая чашка, с вечера, в мусорном баке,
и тревожит, разве что, память того, кто спит…
Ты же, своим ботинком втоптав окурок
в мостовую столицы, как истинный индивид,
мнишь себя победителем, как на Балканах турок.
Но впиваясь ногой в чужой для тебя пейзаж,
тыча пальцем в небо, где этажи построек
подпирают облако, испытываешь кураж
от веселья – чувствуешь – не достоин
архитектор, колонны чьи украшают пляж —
нынче пляж, а ранее площадь града —
не того, что портит теперь подъездной пейзаж,
а того, что ближе к царю и с народом рядом…
что не мучит глаз и облако не теребит —
островерхой башней, цепляясь за небо крышей,
что в холодной капле, как будто в слезе блестит —
толи это солнце… толи еще что-то выше…
И глядишь на это, как будто последний раз,
собирая мелочь на пирожок с картошкой,
на билет обратно, туда, где тепло сейчас
и никто не скажет, что ты здесь чужой… немножко.