Роберт Бернс - Стихи Роберта Бернса. В переводе Юрия Лифшица

На полосе, на полосе,
на полосе ячменной
мне милой Энни не забыть
на полосе ячменной.

Под праздник, в ночь, я полем шел,
где рос ячмень отменный,
и к дому Энни подошел,
у полосы ячменной.
Минуты шли, ночная высь
светлела постепенно.
Я Энни убедил пройтись
по полосе ячменной.

Синело небо в тишине
и месяц плыл степенно,
и мы присели, как во сне,
на полосе ячменной.
Стучало сердце сердцу в лад
любовью несомненной:
мы целовались напропад
на полосе ячменной.

Я Энни сжал что было сил:
она была смиренной.
И я тот край благословил
на полосе ячменной.
Сияли звезды досветла
так ярко, так блаженно!
И Энни счастлива была
на полосе ячменной.

Нет-нет, мне дороги друзья
и шумные гулянки,
и деньгам радовался я,
и мыслям спозаранку.
Но сколько б ни стремился я
к забавам жизни бренной,
всего счастливей ночь моя
на полосе ячменной.

На полосе, на полосе,
на полосе ячменной
мне милой Энни не забыть
на полосе ячменной.

Как ты красив и толстомяс,
великий вождь колбасных рас!
Превыше ты паштетных масс
в кишках тугих
и стоишь всяческих прикрас
в строках моих.

Тарелки под тобой скрипят,
с горою схож твой крепкий зад,
твой вертел годен аккурат
для жерновов,
и жирным соком ты стократ
истечь готов.

Тебя, сдержав свой нетерпёж,
небрежно вскроет грубый нож,
чтоб ощутить начинки дрожь
и пряный жар,
и нас обдаст – о, как хорош! —
горячий пар!

И звякнут ложки тут и там:
кто опоздал – иди к чертям! —
и барабаном брюхо нам
раздует вмиг,
и всхлипнет «Слава небесам!»
седой старик.

Кто жрет французский антрекот,
от коего свинья сблюет,
иль фрикасе пихает в рот
отнюдь не с кашей,
не скроет отвращенья тот
от пищи нашей.

Несчастный! От гнилой жратвы
он не поднимет головы,
а ножки тощи и кривы
и слаб кулак,
не годный ни для булавы
и ни для драк.

А если хаггис парень ест,
земля дрожит под ним окрест:
рукой могучей схватит шест
или булат —
все головы с привычных мест
долой летят.

Прошу я, Господи, еды
не из отваренной воды —
шотландцы не едят бурды, —
но в наш оазис
подай – молю на все лады! —
любимый Хаггис!

Три иноземных короля,
созвав честной народ,
великой клятвой поклялись,
что Джон Ячмень умрёт.

И в пашню бросили его,
засыпали землёй
и поклялись, что Джон Ячмень
навек обрёл покой.

Пришла веселая весна,
пролился дождь с небес,
и Джон Ячмень людей потряс,
когда опять воскрес.

Горячей летнею порой
окреп и вырос он
и копьями назло врагам
теперь вооружён.

Но, встретив свой осенний час,
он ослабел, поблёк,
главой поник – того и жди, —
повалится не в срок.

Когда ж он высох, поседел,
лишился прежних сил,
тогда и поквитаться с ним
коварный враг решил.

Был Джон подрезан поутру
отточенным серпом
и крепко связан, как злодей,
обворовавший дом.

Бросают наземь старика,
верша неправый суд,
пинают, вертят, теребят
и смертным боем бьют.

Нашли глубокую лохань,
водой залили всклень,
но как его ни окунай —
не тонет Джон Ячмень!

И вновь его, пока живой,
бьют об пол сгоряча,
потом таскают взад-вперёд,
ломая и топча.

И на костре его сожгли,
все кости расколов,
а сердце мельник в пыль растёр
меж парой жерновов.