Я когда-нибудь приду, никого не повстречаю,
Не увижу то, что раньше никогда я не встречал.
Я пройдусь по деревням одиноким и печальным,
По заброшенным истокам всех начал.
Эти старенькие срубы в переплётах паутины.
Этот сказочный журавль.
Это – бабушкина Русь…
Я когда-нибудь приду помянуть твои седины,
Я когда-нибудь один сюда вернусь.
1978
Мне бы взять, написать бы про горы,
Мне бы взять, про дожди написать.
Про бескрайние эти просторы,
Про таёжные эти леса.
И ручьев говорливые нити
Мне б суметь между строк положить,
Только всё это надо увидеть
И один на один пережить.
Чтобы знать, что таят в изумрудно зелёном
Наряде глухие распадки и склоны,
И как обжигает холодной росою,
Когда наступаешь подошвой босой,
Если пятые сутки дождями грохочет,
И днями от молний становятся ночи,
А ты ещё даже не знаешь про дочку,
И только с надеждою пишешь домой…
Но бумага давно отсырела,
По-осеннему плачет июнь.
А в потрёпанной книжке Даррéла
Пыльным зноем парит Камерун.
Ты скучаешь, ты любишь кого-то,
Ты в молчанье задумчив и строг,
И таёжная наша работа
Оседает усталостью ног.
Чтоб понять, чем так манит к себе Алатау,
О чём по ночам нам ветра проболтались,
Как между вершин облака провисают,
Как глухо в тумане звучат голоса.
Чтоб надолго запомнить речные узоры,
Чтоб сердце гремело нагретым мотором,
Чтоб завтра суметь рассказать вам про горы,
Чтоб завтра суметь про дожди написать…
Кузнецкий Алатау, июнь 1978
Эти горы вдали.
Из спокойных долин мы уходим.
Склон отвесно крутой,
Чуть повыше, браток, перевал.
А на той стороне
Солнце жёлтое медленно всходит.
Помню, как-то во сне
Я на той стороне побывал.
Эти горы вдали
Не высокие и не крутые,
Ты мне скажешь: —
«Оставь это, друг, я мечтал о другом».
Но когда я стою на вершине
И с нею «на ты» я,
Только небо кругом,
Только небо кругом.
Если горы вдали,
Есть свои «Жигули» на колёсах,
И тяжёлый подъём
Ты оставишь опять на потом.
И в больших городах
В пыльном воздухе хлюпаешь носом,
На четвёртый этаж,
Задыхаясь, доходишь с трудом.
Но гордишься, что в детстве когда-то
Ты падал со стула,
Что карабкался в полный автобус,
Вгрызаясь в металл,
Что потел, когда сборная наша
Бразильцам продула.
И что горы, далёкие горы
В кино повидал.
Только горы меня
Всё зовут и зовут, не случайно
Я ночами один на один
Говорю с высотой.
Тороплюсь я туда,
Где бывал человек изначально,
Не мечтая в свой каменный век
О квартире пустой.
Здесь не пахнет бензином,
И тропы асфальтом не тают,
На потёртый пунктир переходов
Не тратят белил.
И сегодня, вернувшись домой,
Я назавтра мечтаю —
Эти горы вдали, эти горы вдали…
1978
После грозы капли росы ярко искрятся.
Ротой солдат пихты стоят в плотном строю.
Среди листвы и синевы разные птицы,
В шумных лесах их голоса, словно в раю.
Снова весны игра к жизни зовёт,
Снова пришла пора птичьих забот.
Снова уплыл рассвет за горизонт,
Снова нам шлёт привет летний сезон.
Новый аккорд, в шёпоте гор трель разнесётся,
И подхватив этот мотив с разных концов,
Как на подбор утренний хор вслед отзовётся,
Грянет гурьбой песенный бой старых самцов.
Как хороши в этой глуши ранние зори,
От лепестков свежих цветов запах густой.
С шумом в кустах пение птах весело спорит,
Не описать, не передать музыки той.
Вот по стволу поползня стук, нервный и частый,
Где-то дупло, это его маленький дом.
Там в темноте куча детей очень горластых,
Быстро бежит трудная жизнь в домике том.
Снова звенят ключи, стынет вода,
Снова нас сто причин манят сюда.
Снова назло ветрам кто-то поёт,
Снова пришла пора птичьих забот.
Кузнецкий Алатау, май 1979
Наша хата, хоть и с краю,
но немного протекает,
И её необходимо старым тёсом подлечить.
Я на крыше, словно зодчий,
только щепочки летают,
И от позднего «барокко» ни за что не отличить.
Читать дальше