«Я буду рад встрече с вами, но на…»
Я буду рад встрече с вами, но на
этой кухне от Америки – песок и соль,
разъедающие мясо времени, гладь стола,
благодарность с O`K на конце – боль,
значит ближе хаосу слов любви.
Кровь – вежливость. Лицо – промежность. От дыр
мы напомним в конце путей собеседника сыр.
Я буду рад познакомиться с вами и
набормотать себе улицу с полисменами, докерами, Вас
или ряд пустот, попутав «спи» и «пли»,
как старый лис – от огней – глаз
слепо щурить. Свой – вдали,
от близости плеч – в той минуте – чужак
(стало быть, чует мышь – из каких щелей – дым,
слышит: до новой встречи немеет шаг
и поминает себя временем, то есть – пустым).
«От изучения лингвистики импотенция нам дана…»
От изучения лингвистики импотенция нам дана.
Нищие в знании языков – способнее под одеялом —
это не аксиома, не истина, но интонация жизни – она
обязывает автора к оплате по полной. В малом
упустив возможность, мы остынем на берегах Сибири —
поскольку горы – берег леса, хворь, сплин
минующего до тихого – в скорой коробке – мили,
за которые жаль то ли гривну, то ли алтын.
Вот тогда, как осадок, чужое наречье, акценты,
но не – память на слово, черника буквы, туман
или порнуха в жестком, то что новом свете
подано на вчера – съедено – книги и дети. Обман
мы будем нежить, пока в Броуне не столкнемся, то есть
до конца вялых тел, разбросанных: по бумаге —
на дюймы, по частному времени – на подлость,
и – извини – ИКС знает на сколько – в ночной нашей влаге.
«Не позволив себе умереть от жажды…»
Не позволив себе умереть от жажды,
мы научились жить, что однажды
нам позволит присесть на иглу или
лечь в постель с нежеланным. Мы забыли,
как учились забвенью, играя в кости
над чужой могилой, поганой злости
не имея в активе и сленг о разном
размешав с портовым вином. Заразно
поминать чертей, а иначе проще —
это значит скучнее (в значении – площе).
Только я – не сторонник дрянной идеи,
что садовник когда-нибудь нас нагреет —
это значит, что мне отвечать не надо
за вас, как евнуху, что помада
на губах моих – только знак отличья
от хозяйки ея, что все неприличья
ситуации нашей увидит пастор, а
не я, что воскликнув «Fast!», я
не пожалею ни о грядущем,
ни об ушедшем, что в минувшем
не оставлю себя и вас
– на волоске, что ослепший глаз
мог сохранять память пространству,
но предпочел предаваться пьянству.
«Так, наверное, и решают с обретением счастья…»
Так, наверное, и решают с обретением счастья:
фанатики – в Мекку, в Ершалаим. Прочие
– к мягким рукам и теплым телам ластясь,
обрящут все то, что первые опорочили.
Время – открыто всем входящим,
но мне – несвойственна вера слову:
то ли от того, что – видел – змеи плачут,
то ли от того, что ознобу
ветер лишь добавляет в этой
пустыне, из которой
два выхода: первый – с белой
горячкой, а тот, что второй – с Торой.
Так точно, мой женораль, нас завершит омега,
устав от русского английского. Телега,
когда мы будем падать на Этну снегом,
отскрипит по закону свободу от бега.
«В гостиной твоей – так мало всегда вещей, что…»
В гостиной твоей – так мало всегда вещей, что
любой из припавших к тебе – ее понимал, как матч
футбольный: то кричался с эхом, то
озирался в поиске зрителя (соперника). Мяч
жмурился в словах и артиклях раннего утра. Тлен —
вечерний спич перезабытых гостями вещей,
но упрямства у времени, как у муллы – только крен
за грядущее время стал зримее и прочней.
Тонкая золотинка у твоей руки
отныне отдана зною Невады, whist костей
гостиной – все, что от нас. Трухи
посреди – свободное место для лопастей
картавой птицы, рухнувшей тебя туда,
где пускают корни сквозь деревянный газ.
От такого опыта и передозов – крысы дохнут, вода
кончается у самолетных касс.
«Продинамив ночь правой – просыпаюсь с левой…»
Продинамив ночь правой – просыпаюсь с левой
женщиной под рукой – далее стыдно, см. невозможно
(совесть – опрокинутая, чтобы гадать на кофейной —
гуще в своем окончании) шептаться. Обложно
обвиненье твое, мой друг – но не чаще
снега в ящик мой попадают твои письма,
отчего мне случается страшно – тащит
от страха в постель мудила всякую п (р) опадью. Афоризма,
вероятно, глупа – но, скорей, отвратительна. Что же (!) —
я устал от грамматики и умных, коих уйма
в этом нештатном городе – брошен.
Как чинарик. Милая, где здесь урна? —
Вероятно – я. Эта
констатация ведет в экс-таз. Сигарета —
в почтовый гроб, куда не приходят обрывки
мыслей твоих неназначенных к читке.
Читать дальше