Николай Свистунов - Не погаснет души огонь!. Рассказы, пьеса, стихотворения

– Да я что? – смеясь, ответил Санька. – Это у меня глаза сами моргают. Как увижу женский облик, так они и моргают.

– Я те моргну, – Титыч хлопнул Саньку по затылку.

– Убедил! – ответил на подзатыльник Санька. Он посмотрел на огромные кулаки Титыча и вздохнул: Чего не сделаешь под давлением грубой физической силы.

Гости и хозяева дружно рассмеялись. За обеденный стол сели только в три часа дня. В просторной комнате стол занимал большую часть площади. Семья у Титыча большая, соответственно и обеденный стол нужных размеров. Сидеть за столом было одно удовольствие, светло и сухо. Впереди красовались два больших окна, выходящих в чистое поле за околицу. Хозяин, как и положено, сел во главу стола. Справа Титыч посадил дорогого гостя Петра Петровича Самсонова, а по левую руку – старшего сына Прокопия. Остальным членам семьи за столом места не нашлось. Рано ещё. Дочери вместе с матерью, приятной седеющей женщиной накрыли стол и исчезли в боковых дверях дома. Прежде, чем сесть за стол, Титыч перекрестился. Гостей неволить не стал. У каждого своя вера. Уважая законы староверов, Петр Петрович не стал открывать «беленькую». Он подумал, что выпить в самый раз после удачной охоты, а сейчас – только попусту переводить водку. Ни уму, ни сердцу, ни желудку от такой выпивки пользы нет. В большие деревянные миски жена Титыча наложила гостям вареную картошку с мясом. Из подполья достала хрустящую солёную вилковую капусту (какую любил Пётр Петрович Самсонов), солёные грибочки, солёный арбуз, нарезала толстые куски ароматного пшеничного хлеба собственной выпечки. Гости взяли в руки ложки и принялись есть. Уговаривать никого не пришлось. С дороги проголодались до урчания в желудке. Утолив первый голод, Пётр Петрович Самсонов на правах старшего из гостей принялся расспрашивать хозяина о житье-бытье, а, главное, о берлоге. Беседа продолжалась недолго. Неожиданно для многих за окном заиграла веселая гармонь. Разухабистая мелодия ворвалась в пятистенок, несмотря на толстые сосновые бревна и двойного остекления рамы. Пётр Петрович недоуменно взглянул на

хозяина дома. Тот усмехнулся и сказал:

– Не обращайте внимания. На Нижней Пустомойке поминки.

– Как поминки? – ещё более удивившись, переспросил Пётр Петрович.

– Да так – поминки. В деревне живут одни нехристи. Ни в Бога, ни в чёрта не верят. Водку пьют, как оглашенные. Водка кончается – брага подходит. Бражку выпьют, принимаются за денатурат и так до смерти. Вся деревня спилась. Колхоз разорился, техника развалилась и сгнила. Трактора, что остались, продали на металлолом и пропили всей деревней. Не пашут, не сеют. Только пьют. На полях тайга свои права отбирает. Берёзки в кулак толщиной выросли. Сосенки, кедрач. Не знаю радоваться или горевать. Вроде тайга восстанавливается, а с другой стороны, для чего же мы горбатились, выкорчевывая тайгу? Не пойму, что будет дальше. Одно слово – безбожники.

Пётр Петрович хмыкнул.

– Такая же петрушка и в посёлке. Пьют многие. С главой администрации района не знаем, чем каждодневную пьянку остановить. Будто корень вырвали у мужика. Болтается на ветру – ни прислонить, ни привязать. Ничего не понимает мужик!

– Веры нет. От того и пьют. Без Бога в душе на земле места нет. Вот они изо всех сил земных и стремятся на тот свет. В геенну огненную. Землю родимую не любят. Детей не рожают. Детей не воспитывают, старых не берегут. Откуда что возьмется, коли так жить?! Вот и пьют!

После слов хозяина в комнате наступила тишина.

Пётр Петрович одёрнул оконную занавеску. Сквозь чистое прозрачное двойное стекло он увидел снежную целину, а чуть вдали, внизу за оврагом, небольшие покосившиеся деревенские домишки. Как по заказу перестал идти снег. Утихла пурга, небо посветлело и выглянуло тусклое зимнее солнышко. В его лучах соседняя деревня выглядела удручающе. Деревня староверов стояла на высоте, красуясь крепкими домами и высокими заборами. А колхозные дома стояли в низине. Разделенные глубоким оврагом они составляли два мира. Сверху строения колхоза были как на ладошке. Вот самое большое строение. Наверное, бывшее правление. Напротив него такого же типа дом с высоким козырьком. Клуб. Деревянные постройки износились и постарели. С северной стороны стены подпирались жердями. Покрытые досками крыши давно прохудились и требовали срочного ремонта. Дома жителей деревни выглядели под стать правлению и клубу. Почерневшие от ветра и дождя, давно не крашенные, маленькие, неказистые, с дырявыми крышами и изломанными заборами палисадников. От дома к дому вела лишь узенькая тропка. Дороги не было вовсе. За разухабистым пиликанием гармошки Пётр Петрович вдруг услышал заливистый женский смех. Приглядевшись, он увидел группу женщин, весело шагающую по направлению к окраине деревни. Одетые в овечьи полушубки, с шалями на голове, они шли, весело переговариваясь между собой. Таёжная тишина несла звонкие женские голоса вдоль деревни, по сугробам и оголённым веткам немногочисленных деревьев, и на фоне разрухи это казалось неуместным. Весёлый женский смех. С чего веселье? Каждая женщина тянула за собой на веревке оцинкованное корыто для стирки белья. Корыта сталкивались между собой, издавая при этом странные металлические звуки.