Софья Хромченко - Добрая память

А тут еще Соню свекровь отличала:
Видя природную хрупкость ее,
Жалея, полегче работу давала.
Антона жена указала на то.

Матрена ответила: «Лжешь!» Осердилась,
А как про ребенка узнать довелось,
Так Лизавете о том и открылась:
«Соня брюхата. Какой с нее спрос?

Работай, молчи. Пусть хоть кто-то рожает!»
Двойной был удар Лизавете. Антон
Знал, как ночами та горько рыдает,
И холоден с братом, увы, стал с тех пор.

Ссорились снохи. В дому в это время
Только одна жила мирно душа,
Какую обид не затронуло бремя, –
Маша взрослела себе, не спеша.

Младшая дочка Архиповых – Маша
Самою слабой считалось в семье.
Куда ей здоровьем и силой до старших!
Хилая девка – обуза в селе.

Последнее дитятко. Мать обвиняла
Себя втайне: позднюю дочку свою
Ропотом небу в живых удержала,
А та ведь крещеная – быть ей в раю.

Ну, еще будет! Родные жалели
Машеньку: девочкой доброй была,
Бед от нее никогда не имели,
Разве в хозяйстве не много могла.

Ну, и Бог с нею! Отец-мать возили
В детстве к врачу ее: определил
Тот сердца порок, оттого и щадили.
Особенно Гриша сестренку любил.

Брат никому не давал ту в обиду!
К пятнадцати летам она подросла
И стала, однако, красавицей с виду,
Но замуж нельзя ей: дитя б понесла

Да померла б с дитём в родах – об этом
Родителям врач, упреждая, сказал.
Маша не знала. И сердца секретом
Один паренек из округи уж стал.

Миша Круглов. Он не шибко был видный,
Но ей приглянулся. В чужом жил селе,
Здесь у родных бывал. Сладки и стыдны
Их взгляды украдкой. Открыться семье?

Нет, никогда! А вот Соне открылась:
Что-то родное в ней вдруг поняла
Сразу, как только у них появилась!
Маша той тоже понятна была.

Одна из Архиповых не выявляла
Нрав непростой их: со всеми в ладу,
Ни в радость, ни в споры ее не бросало…
Октябрь нежданно принес в дом беду.

Петр привез весть, что Груша рожает.
«До срока?! А кто сейчас с дочкой моей?!» –
Матрена воскликнула. – «Мать помогает.
Жена вас просила…» – «Поедем скорей!»

Ребенок родился. Был крошечный, хилый
И прожил неделю. Крестили его,
В сельсовете бумагу взяв, имя чтоб было
(Иваном по святцам назвали того).

Дитя схоронили; с тоски онемела
Юная мать: была сердцем полна
Лютого горя, мучения, гнева,
А волю им дать первый раз не могла.

Она ничего никогда не таила:
Слезы так слезы, любовь так любовь,
Радость такая, что всем видно было.
Нынче ж молчала, аж близ стыла кровь.

Страшно молчала. И муж молчал тоже.
Он никому никогда не сказал,
Как, сам себе не признавшись, быть может,
Именно сына в судьбу свою ждал.

Что ж, не сбылось. По привычке лишь жили,
А так… не дышать бы обоим – добро.
Архиповы дочь в декабре навестили,
И мать, всё поняв, отругала ее:

«Что как тень ходишь? Одной тебе худо?
Силой ли выдана? Вспомни Петра!
Мать она мать, а отцу тоже трудно!
Чтобы сегодня ж с ним ночью была!»

Вспыхнула Груша: «Да как же я, мама…
Он на меня не глядит. Чем проймешь?» –
«Как до поры миловаться с ним, знала!
Ученая. Будь, а то в петле найдешь!»

Дочь заревела. Нарочно сгустила
Краски Матрена: уж ей ли не знать,
Сколь ее Грушенька мужа любила.
Кто дочку спасет, так один только зять!

И… оправдались надежды. Весною
Груша ребенка опять понесла.
За год с Петром она стала иною –
Первые муки от жизни снесла.

Боль навсегда в уголках затаилась
Глаз ее синих. Кто взглянет, поймет:
Ей пережить уже горе случилось.
А сколько еще впереди ее ждет?

Немерено! Мужа она называла
С тех пор часто Петечкой. Петр был рад
Втайне, хотя обращенье смущало.
Смеялся: «Так разве мужьям говорят?» –

«Хочу, говорю», – отвечала на это.
Петр не спорил. Очнулись они
Оба, как будто и впрямь с того света,
А надо-то было им только любви.

Соня весной родила. Василисой
Дочку назвали – отец так решил.
Помня былое, не спорила с Гришей
Соня ни в чем – женихом научил.

Имя не нравилось ей. Ну и что же?
Стерпит. Привыкнет. Их дочка была
Девочкой славной: здоровой, пригожей.
Мать глаз не сводила с нее, берегла.