Габдулла Тукай - Последняя капля слезы

На то, что я сказал, ты, ясно, не пойдёшь –
Не станешь говорить заведомую ложь.
Чтоб душу уберечь, по-заячьи дрожа,
С прямой дороги ты вовеки не свернёшь.

Умри же! Прахом стань, свою в нём чуя суть –
И к ней ты возвратись, клинок вонзая в грудь!
О шар земной! В тебе правдивому лежать
Верней, чем по тебе пройти юдольный путь.

Да, правда не извне, а в глубине твоей –
И сердце тянет вниз всё чаще, всё сильней;
Чтоб с правдой вместе быть до Страшного суда,
Нам в землю всем пора сокрыться поскорей!

Прощай же, друг! И мне за петлей – только тьма.
В придачу – воронья над телом кутерьма:
Не буду больше жить – я миром этим сыт!
Коль жил я до сих пор – знать, не было ума.

Стремительная жизнь течёт
И за собою нас влечёт;
Так все мы движемся вперёд,
Минует горе в свой черёд.

В народе пробужденью быть,
Свободе, возрожденью быть;
Дурные минут времена,
В умах освобожденью быть!

Недолго заблужденью быть,
Недолго наважденью быть.
Науке восторжествовать,
Разумному сужденью быть!

Надейся же среди невзгод,
И счастлив будет наш народ;
Плодотворящий дождь пройдёт;
В трудах вознагражденью быть!

А кто вчерашним днём живёт,
Тот мёртвым сном навек заснёт.

Ты против волн не плавай – утонешь: Нил глубок.
Не плюй ты против ветра – вернётся твой плевок.

Отчаянным героем тебя не назовут,
Не тявкай, ради бога, ты на слона, щенок!

Когда на Гавриила направил лук Немврод,
Стрела назад упала, хоть метким был стрелок.

Евангелие тщились евреи отрицать,
И вечные мученья за это дал им Бог.

Страшись: для тех, кто портит и развращает нас,
Местечко в преисподней Всевышний приберёг.

Быть может, и обидны сравнения мои,
Но ты примеры эти оспорить бы не мог.

Сказать тебе «возвысься!» – пустая трата слов,
Поскольку недоступен свинье высокий слог.

Но, увлечён моею припевкой под гармонь,
Теперь кадриль иную не спляшешь ли, дружок?

Есть аул вблизи Казани, по названию Кырлай.
Даже куры в том Кырлае петь умеют… Дивный край!

Хоть я родом не оттуда, но любовь к нему хранил,
На земле его работал – сеял, жал и боронил.

Он слывёт большим аулом? Нет, напротив, невелик,
А река, народа гордость, – просто маленький родник.

Эта сторона лесная вечно в памяти жива.
Бархатистым одеялом расстилается трава.

Там ни холода, ни зноя никогда не знал народ:
В свой черёд подует ветер, в свой черёд и дождь пойдёт.

От малины, земляники всё в лесу пестрым-пестро,
Набираешь в миг единый ягод полное ведро.

Часто на траве лежал я и глядел на небеса.
Грозной ратью мне казались беспредельные леса.

Точно воины, стояли сосны, липы и дубы,
Под сосной – щавель и мята, под берёзою – грибы.

Сколько синих, жёлтых, красных там цветов переплелось,
И от них благоуханье в сладком воздухе лилось!

Улетали, прилетали и садились мотыльки,
Будто с ними в спор вступали и мирились лепестки.

Птичий щебет, звонкий лепет раздавались в тишине
И пронзительным весельем наполняли душу мне.

Здесь и музыка, и танцы, и певцы, и циркачи,
Здесь бульвары и театры, и борцы, и скрипачи!

Этот лес благоуханный шире моря, выше туч,
Словно войско Чингисхана, многошумен и могуч.

И вставала предо мною слава дедовских имён,
И жестокость, и насилье, и усобица племён.

Летний лес изобразил я, не воспел ещё мой стих
Нашу осень, нашу зиму и красавиц молодых,

И веселье наших празднеств, и весенний Сабантуй…
О мой стих, воспоминаньем ты мне душу не волнуй!

Но постой, я замечтался… Вот бумага на столе…
Я ведь рассказать собрался о проделках Шурале.

Я сейчас начну, читатель, на меня ты не пеняй:
Всякий разум я теряю, только вспомню я Кырлай.

Разумеется, что в этом удивительном лесу
Встретишь волка и медведя, и коварную лису.