Борис Марковский - «Я напишу еще одну строку…» Избранное

Здесь повсюду глыбы льда…
Спите, звери Зодиака,
вам нельзя входить сюда.
Знаю, Тигр или Собака
мне не причинят вреда.

Жизнь, казалось, никогда
не закончится, однако
в небе дрогнула звезда
где-то там, в созвездье Рака,
и исчезла навсегда…

Ветер. Снег. Светло и пусто.
Никого. Один. Так надо.
Юность, молодость, искусство,
всё – лишь промельк снегопада.

Хлопья падают так густо —
в трех шагах не видно сада…
Помнишь, у Марселя Пруста?
Или – у маркиза Сада? 1 1 Абсолютно согласен с мнением критика Л., выступившего в защиту маркиза де Сада в том смысле, что ежели маркиз, то обязательно де , а ежели без де , то какой же он к чёрту маркиз.

Снегопад приводит в чувство,
он – как высшая награда…
Вполнакала светит люстра
в трех шагах от снегопада.

Ветер. Ночь. Забор. Качели.
Снег. Чугунная ограда.
Я стою почти у цели —
в трех шагах от снегопада.

Лампа светит еле-еле,
гаснет без предупрежденья…
Я стою почти у цели —
в трех шагах от пораженья.

На стене – фарфор из Гжели,
сувениры из Торонто…
Я стою почти у цели —
в трех шагах от горизонта.

Увы, никто не позовет,
как некогда сказал Мицкевич
у стен печальных Аккермана.

Ты прав, таинственный бездельник:
друзья разбросаны по свету,
их нет, они как сон пустой…

А это кто? Шагает прямо,
хотя с утра с портвейном спорит —
прямой потомок Мандельштама…

Стишок трагический чирикнул
и скрылся в розовом тумане
поэт, известный всей округе…

Из подворотни знак масонский
мне подает какой-то щёголь —
еврейский нос, язык как шпага,
на Мефистофеля похож.

За ним – кудрявый Илличевский
стихи волнистые читает…

Друзья, прошу, не исчезайте,
не уходите насовсем,
стихи печальные читайте
или отрывки из поэм
и говорите, говорите
ночь напролет, пока звезда…
Но только сердце мне не рвите,
не уходите навсегда.

Иерархические бредни.
Приморский город. Кавардак.
Магнолии… Поэт в передней
снимает клетчатый пиджак
и хриплым голосом читает
стихи о дружбе, о любви…
О как мне всех вас не хватает,
друзья далекие мои!..

Ветхозаветная картина.
Почти библейская луна…
Жизнь, смерть, поэзию до дна
пьет из летейского кувшина
библейский старец у окна.

Сентябрь сгорел наполовину,
уже мерещится февраль…
Пока небесная эмаль…
Пишу письмо калмыку-финну,
рифмую слезы и слова.
Не вы ль? Увы, не вы… Нева
в гранитный берег бьет волной,
и Днепр широкий в дымке тает…
Листок летит над головой —
куда, зачем? – никто не знает.

Казалось, жизнь давно прошла.
Листва поблекла, облетела…
Три ивы, чахлая ветла,
но мне-то, мне какое дело
(как говорил один пиит)
до госпитальных этих плит,
до этих плакальщиц-берез,
до сумасшедших этих сосен…
Листву последнюю мороз
скосил, а я-то думал: осень.

Увы, не пастырь, не пастух…
Зачем, седобородый мальчик,
в кругу кладбищенских старух
сидишь, один?.. Айда в подвальчик!
там наливают… раз-два-три…
повсюду мраморные жилки,
горит окошечко внутри,
торчат железные опилки,
горчит вино, и карамель
во рту… Февраль?.. Или апрель?

Я так скажу, лицом суров:
вам нужен флаг, мне нужен кров!
Я помню сумрачное лето —
смесь Боттичелли и Ватто
(спасибо, Господи, за то,
что подарил мне столько света!)
и мрачный деревенский дом,
где муравьи, как самураи,
ползли сквозь влажный бурелом
вдоль бревен дряхлого сарая.

Еще не там, уже не здесь,
еще нигде, уже повсюду,
как этот клен полураздет,
клянусь: я был, я есмь, я буду!
Мне кажется, я был всегда…
Опять железная звезда
с лицом бурята иль монгола
взойдет над жертвенной Землей,
чтоб пасть на города и сёла,
покрыть их царственной золой.