Игорь (Игошуа) Фурман - В ожидании пути

Он не скажет: «нет!» Он добрый малый.
Но не смейте извращать стихи!
Знаю, бредится мертвецки пьяным,
Водкой заливающий грехи!

Не такой! Вы слышите: не смейте!
В синь глазниц пролившаяся муть…
Юноша, на непонятном свете —
Как ему от страха не тонуть?

В этом парне было что-то Грея.
Но когда стихи читал свои…
Даже клён, мальчишкою дурея,
Падал на колено у реки.

Он любил свой край! И всё! И баста!
Где парнишке сельскому понять?
Что для революции мордастой —
Надо во всё белое стрелять?!

По пушкинским лесам шатаюсь,
Его свободою дышу,
Строкою чистой дорожу
И в смерти гения я каюсь.

…Там облака прилипли к небу
И, помня тысячи чудес,
Стоит усталый тихий лес.
Там озеро прижалось к брегу…

Там всё без срока ждет поэта —
Деревья, озеро и лес,
Которые в стихах вознес.
С которых он ушел в бессмертье!

В комнатах знобило, как зимою.
Приподнявши воротник пальто,
Я стоял. И рядом, и со мною
Сотни горожан. И нам в лицо-
Пушкин улыбался черноглазо,
Пушкин на глазах у всех взрослел…
Рифмы бушевали, как ни разу,
И Онегин со стены смотрел…

Нимфы нарисованы туманом,
Все в цветах и сами, как цветы.
И сирены, что влекут обманом
В лоно волн. На гибель навести.

Не зовите. Не приду. Не надо!
Нету сил, чтоб оторвать глаза.
Я хочу сбежать от маскарада —
Со стены смеётся сатана.

Слушайте сирены, нимфы, сказки!
Слушайте! – Я повышаю тон.
Я не верю! Где же Надя? Краски…
Увлекают обезумевшего в сон.

Сон… Наверно?! Пляшут молдаванки,
Маргарита с Мастером стоит.
Пушкин возле сказочницы-няньки
Точенною рифмой говорит.

Сотни лиц то ли смеются, то ли плачут.
Оживают. И танцуют. И поют.
Где-то Надю, словно сказку, прячут,
И конечно же, когда-нибудь найдут!

Надя здесь. Запряталась в рисунке.
И на этом. И на том. Везде.
Улыбаются мадонны и со стенки:
«Я жива!» – твердит. «Я на Земле!»
«Мне семнадцать лет. Семнадцать вёсен.
Мне уже никак не постареть…»
Мы рисунки в памяти уносим,
Чтоб искусству никогда не умереть.

Я не вижу сейчас
Ни любимых мной глаз.
Я не вижу сейчас
Рук, ласкающих нас.

Я не слышу сейчас
Мне знакомый твой голос,
И к земле я клонюсь,
Как заброшенный колос.

Между нами сейчас – бесконечность идти…
Между нами лежат километры пути.
Между нами всегда нет преград – мы близки!
Только сердце разрывается на куски.
Только тонет душа в тоске
И тоска отражается в строке.

Прощайте, родные стихи! —
Я был неразборчив и груб.
А мой толстокожий дуб
Прощал мне мои грехи…

Ну что, старик, как-нибудь
Пошелестим листвой!?
Но ветер шипит: «забудь,
Он больше не будет твой!»

А я в скрипача, в рукав
Схватив: «скажи, ради Б-га!
Сколько водила дорога,
Бродягами нас избрав?!»

Падает чёрный сюртук
К моим дрожащим ногам…
«… Послушай. Куда ты, друг?!»
…Растаял мой старикан…

Сюртук это… или… тень…
Всё чего я касаюсь,
Стирается, словно день
Приходит. И тень исчезает.

О, Б-г! Что за грехи!
Б-же, скажи: «что это?
Разве не смерть поэта,
Когда покидают стихи?»

Вокруг собираются лица,
Глазеют, словно на порно —
А там бессильная птица
Пыталась взлететь упорно.

А крылья трепещут, как листья,
Дрожат и хлопают крыла…
И даже толпа застыла,
Когда умирала птица…

О Б-г! Что за грехи!
Б-же, скажи: «что это?
Разве не смерть поэта,
Когда покидают стихи?»

В одиночестве дыма, в осадке вина…
Под гитару любимого брата —
Я опять вспоминаю тот вечер. Тебя.
Хотя память уже слабовата…

Я люблю этот звон! Пусть не точный, но смелый.
Будто вырвался стон. И по скатерти белой —
Растекается водка, словно мысли мои.
Надрывается глотка – я читаю стихи!

Ну а ты, мотылёк, – жить тебе только сутки.
А ты плачешь от строк, как ревут проститутки.
Не реви, не дрожи. Я не буду читать.
Дай запомнить тебя, перед тем как обнять!