Дмитрий Колейчик - Оккультизм

вот дно.
вот ещё одно.

***

дождь!
звонкой пеленой!
наполнил небо
майский дождь…

гром!
прогремел по крышам!
распугал всех кошек
гром…

я открыл окно…

грянул майский гром!
и веселье бурною, пьянящею волной
окатило:
«Эй, вставай-ка и попрыгай вслед за мной!
Выходи во двор и по лужам бегай хоть до самого утра!
Посмотри
как носится смешная и святая детвора…»

капли на лице – это просто дождь.
а может плачу это я?
дождь очистил всё.
и душа, захлюпав, вдруг размокла у меня.
потекла ручьем!
прочь из дома к солнечным некошеным лугам!
превратившись в парус
с ветром полетела
к неизведанным мирам…

где мой труп?!
опущусь перед ним на колени,
перед бредом своим, перед запахом сна!
и таинственный ужас нелепых гниений
пусть охватит меня до конца!
надоели мне пляски безумных миров!
предо мной открываются медленно двери.
что там будет?
я знаю:
виденья богов…

и представил я: город наводнился вдруг веселыми людьми.
вышли все под дождь, плясали…

чёрт возьми!

и опять этот мир!
так похожий на тот, где я плакал,
целовал с исступленьем цветочки и видел
кошмарных существ…

позабыв про стыд
и опасность —
люди
под дождем.

как салют,
встречали гром —
весенний первый гром!

распластались безумные очи
тихих призраков, тонущих в мгле,
отравителей душ и шутих.
и сверкают глаза паука…

– Что выберешь – добро, или зло?
– Добро! добро! добро!
– А может всё-таки зло?
– Нет! Добро-добро!
– А как же зло?

Где мои друзья?
Мне так страшно…

Где мой отец?
Мне так тошно…

Где мои игрушечные солдатики?
Я так одинок…

Где мои наркотики?
Я так зациклился…

Я отращу себе узкие усики.
Я стану вегетарианцем.
Я пойду по миру, маршируя рукой.

Я стану великим, мама.
Я стану великим, мама.

На столбах, на гермах на распутье,
на картах географических,
политических, на границах государств,
на песке пограничной зоны
имя твоё пишу.

На плакатах, витринах,
на выборном бюллетене,
на постановлении суда,
на штрафной квитанции, на паспорте,
на своей медицинской карте
имя твоё пишу.

На полях книг —
мной прочитанных,
почти прочитанных,
которые хотел бы прочитать, но никогда не прочитаю,
и которые вовек не стану читать, —
имя твоё пишу!

На лицах президентов,
их сучьей своры,
чинуш, ментов, прихлебателей,
всех таких, сука, невинных,
молчаливых,
ничего не ведающих обывателей
имя твоё пишу!

Дома на обоях,
в общих подъездах, сортирах,
в кабинетах и в храмах жестоких богов
имя твоё пишу.

Господи! Как же меня достало!
И кончился мел….
А я всё имя твоё пишу…
(Не твоё, Господи, расслабься, жестокий жлоб.)

Возвращаюсь на машине времени назад и
на школьных задворках,
своих тетрадках,
на парте и на доске перед уроком
имя твоё пишу…

На лицах матерей и
их новорожденных детей,
на вставных стариковских зубах,
на сердечном клапане,
на могиле отца,
чтобы у него там нормальный лозунг бля был! —
имя твоё пишу.

Имя твоё пишу,
не сумев найти подушку для дыхания.
Имя твоё царапаю,
как единственную молитву на безнадёге,
на каждой молекуле воздуха ядовитого,
на ужасе каждого пробуждения
имя твоё нелюбимое и отверженное пишу.

И властью удушья,
невозможности просто жить
(лучше уж был бы гусеницей),
я – рождённый, видимо, для боли,
нищеты и безумия, сумы и тюрьмы, чтобы
встретить тебя и признать как сестру,
как сокровенную свою душу,
и имя твоё назвать —

Ненависть.

Смерть.
Смерть.
Смерть.
Смерть.
Смерть. Смерть. Смерть. Смерть.
Смерть.
Смерть.
Смерть!
Смерть. Смерть. Смерть. Смерть. Смерть. Смерть. Смерть.
Смерть.
Смерть. Смерть. Смерть. Смерть.
Смерть. Смерть. Смерть. Смерть.
Смерть. Смерть. Смерть. Смерть.
Смерть. Смерть. Смерть. Смерть.
Смерть.
Смерть.
Смерть!