Арон Липовецкий - Уроки живописи. Эхо. Стихи и переводы

Ни силок, ни гончая, ни стрела.
Стрекнут ли чуткие уши, дрогнут ли ноздри?
Беги, заяц, беги.

Свора преданных шустрых иголок
Вопьется, шнырнет вниз вверх,
Извлечет по стежку на гладь гобелена,
На его бархатистый бок,
На щетину его щеки,
Выставит все на робком свету:
До колоска, до мятежного волоса,
До раскосого жеста зрачков прищуренных.

Ни рожок, ни лай, ни гон, ни звон стремян.
О чем наивном бесстрашно задумался ты?
Беги, заяц, беги.

Стайкой пугливых мазков
Прослезится лютая кисть,
Золотом оттенит надменность,
Отвлечет прозрачной вуалью,
Соблазнит переливами перстней.
Будто не о тебе барабанят
Беспокойные пальцы
По резному подлокотнику со львом.

Ни сивушный дух, ни каминный чад, ни гарь кострища.
Брось позировать безмятежно: волосок к волоску.
Беги, заяц, беги.

Первый талый снежок предаст.
На мокром стволе ели заваленой оскользнешь.
К прелой листве подмешается твой дурман —
Ошалевшие псы на приманке повиснут.
Полусонной ватагой, кодлой с дрекольем,
Почесываясь, потягиваясь, зевая,
Вовсе не за тобой
Смерть твоя выйдет
К рассветной опушке лениво.
Заденет тебя ненароком.

Ни сеть у седла, ни клинок, ни соколиный желток,
Ни силок, ни гончая, ни стрела
Отступать не умеют.
Ни игла, ни кисть, ни глаз скучающий
Не упустят тебя, если ты не прянешь стремглав.
Беги, заяц, беги.

Север, север, двойные рамы, светлые ночи
и затянувшийся на долгий взгляд рассвет.
В окнах при желтом вздохе еще бормочет
под растворимый кофе невыспавшийся поэт.

Смиренный викинг, где дальний обшлаг залива,
из-под Москвы татары, под боком стоит пруссак.
Только вверх глазеть да уповать болтливо
на лестницу в небо, с чашкой, в одних трусах.

Прошлое настоялось и выстояло настоящим,
разлито по парадным мерцанием на просвет.
Что тебе здесь? Ты не впередсмотрящий,
так пригуби, поежься, облокотись в ответ.

Сырые стоны по борту, небеса в канавке,
морошный гул от верфи сукровицей подвоха
растеклись по венам дворов, где ожиданья навык
передается эстафетной палочкой Коха.

Этот ключ разошелся с дверью уже с полсотни лет.
Ни двери, ни дома, ни города больше нет.
И страна, кажись, разошлась на племя.
Что ему? Выжидает, как его закалило время.
Он посматривает с холодком одним глазком,
о, как жарки будут соитья с родным сундуком!

Перемигивался со скважинами самородок
увесистый, леденил ладони, с запахами теней
болтался по связкам, валялся среди белья,
простыней, нижних юбок, косовороток.
А дама на фото строга. Не думай о ней,
обычная дама: папенька, пансион, семья.

Рисовать на небритой руке,
на небритой щеке,
рисовать до пришествия бритвы,
до щекотки ветров в рукаве
до скончания тока в розетке.
По канве первой капли в пипетке
кисти, клюва перед вспорхом
под свод золотой.
Остальное – отстой.
Сам без спроса стоял босой
на столпе на одной ноге.

– Мы разминулись, где ты сейчас?
– Иди прямо по коридору до развилки,
комната NN. Ждем, это твое время.
– Бегу, – иду быстрым шагом,
не замечая встречных, обгоняю и уступаю.
Коридоры двоятся, сливаются,
упираются в запасной выход.