Вместо неба в алмазах – стразы,
Слишком много случайных связей.
Слишком – грязно.
Равнодушия бич плетёный
Оставляет на коже раны,
И отрава вранья желанна,
И экраны больны рекламой.
Всяким хламом.
За окном темно-серый сумрак, на столешнице чай остывший,
Слышишь – падают капли с крыши?
Не сдавайся, покуда дышишь.
Ты – отыщешь.
Что тревожит тебя – в пыль сотру, да отдам ветрам.
Ведь любой колдунье известно: печаль – зола.
Бесполезно противиться. Я уже здесь. Пришла.
И на доброе слово свою обменяю нежность.
Сквозь листву и звездную пыль долгий путь лежал,
Но легко на запах было (к тебе!) бежать,
Лишь дрожало вбитое в пень острие ножа,
И летела луна меж ветвей в глубине безбрежной.
так бывает, когда паровозный гудок по спине, а тебе нереально, как будто в горячечном сне, и неважно, что ночь, и неважно, что холод и снег, только стылые рельсы неслышно поют под перроном
за окошком купе тот, кого ты полжизни искал,
одеяло под локтем, и плещется чай о стакан
но сорвавшимся камнем по насыпи мчится тоска
и с размаху в висок: он теперь для тебя посторонний
посторонний
совсем
навсегда
для тебя
посторонний
Засыпаешь с чувством, что завтра – уже весна,
Что со срезов кровли падают капли света,
Шарфик – в сумке, очки отысканы и надеты,
Пахнет мартом; сквозь небо солнце летит, звеня,
Заплетает в ткань облаков лоскутки огня…
…а потом, за весною сразу, наступит лето;
То прекрасное лето, которое – только нам.
Ты криво скроен, без лекал, зато с ресурсом на века, и жизнь отправлен прожигать. В груди торчит меридиан, как вертел. Темна дорога, далека, и над плечом горит закат, и нет ни шанса отыскать ни кабака, ни бардака.
Ни смерти.
Шальная от роду судьба – дурной башкою по столбам, и свёрнута к чертям резьба, и на болту судьбу ты эту вертишь. Да, славно грязи похлебал, полынь и соль в пяти хлебах, и ты в толпе, и ты – толпа.
И нет ни дома, ни петли.
Ни смерти.
На прохладной ладони августа – карт колода.
Сдвинуть пальцем, достать одну: десятка червей.
Целы все сердца, ни одной дыры на просвет.
Долго плакать о черных днях не в твоей природе.
У судьбы еще авансов припасено -
Никакого баланса Газпрома на все не хватит,
Звездопад ежегодный уже на подходе, кстати,
Значит, будем глядеть на небо ночами вновь.
Март припадает к твоей руке,
Хитро смеется из-под ресниц,
Мечет из форточки крики птиц,
Звонко трясет с барахлом пакет,
Бледен, но колок, смешон, но скуп
На комплименты и фонари,
Первой струною дрожит внутри,
И разгоняет твою тоску,
И улыбаешься снова ты,
Не понимая – кому? куда?
Март убегает по крышам вдаль,
Всем облакам расчесав хвосты.
Ты – не живая вода.
Ты – больше.
Ты воздух в груди,
Ты движение крови в жилах.
Ты – правильный ключ для моей заводной пружины.
Вторая кожа.
Ты не живая вода.
Ты – больше.
Ты звездный росчерк
В небе над теплой крышей,
В твоих ладонях дом незаметно дышит.
Храни нас, Боже.
Возвращаться назад нельзя.
День вчерашний, как лист бумажный,
Кистью беличьей разукрашен,
Сложен птичкой и небом взят,
И теперь на ветрах лежит,
Распахнув золотые крылья.
Что бы ни было, пусть уж – было.
Не сломало, не вышло. Жить.
В замок с башнями и мостом,
И березкой, в бойницу вросшей,
Теплым пледом, и чаем с ложкой,
С прикроватной лампы звездой.
Ожидания – отпусти;
Вот лекарство от трещин в прошлом.
День вчерашний, похоже, прожит,
И не стоит по нём грустить.
Ещё одна зима идёт к концу,
Весна – к началу.
Уже и не заметить по лицу -
Печали,
И так отчетлив негатив
Рассвета,
И капли с крыш, и полпути -
До лета.
Апельсиновый свет фонаря за обмерзшим окном отражается в ярких боках новогодних игрушек. На четвертом десятке осознанно быть непослушным; замечать чудеса в упаковке рутины дневной.
Видеть в драной гирлянде – боа для похода на бал, в зажигалке – магический жезл, призывающий пламя, в ламинате – блестящий вощеный паркет под ногами, и алмазный бокал подносить вместо рюмки к губам.
Читать дальше