Андрей Брыксенков: Великий город. Живи, Ленинград

Жизнь подводит итог,
Предъявляет свой счет.
Ничего мне на свете не надо.
Одного лишь хочу,
(если можно еще).
Чтоб воскрес гордый дух Ленинграда.

Светлый куб с шатром и главкой,
А под ним старушка спит.
К ней в мороз и в полдень жаркий
Пол Петрополя спешит.

А куда деваться люду!
Все привыкли с давних пор:
От прострела, от простуды
Водка, веник, заговор.

Ну, а если боль в атаке,
И бессильны доктора,
На Смоленское бедняги
Едут с раннего утра.

Непонятная стихия
Предъявляет бедам счет.
Может психотерапия?
Может что-нибуль еще.

Вьется очередь как лава
Меж надгробий и крестов…
На всегда ль померкла слава
Ленинградских докторов?

(На мотив шахтёрской песни)

В заливе волны бушевали,
Завис на небе звёздный Ковш,
А на Московском на вокзале
Отдал концы несчастный бомж.

Он другу молвил на прощание:
«Меня не надо хоронить.
Попробуй труп мой в назидание
В кусты под Смольным положить.

Пусть он воняет днем и ночью
И отравляет всё вокруг.
Тогда чудить не будет мочи
У наших у народных слуг».

На Питер шли стихии ромбом
Под гром небесных батарей
Большую газовую бомбу
Тащили четверо бомжей.

Цветы, конечно же, завянут,
Любовь, естественно, умрёт,
И мама с папою оставят
На сердце горестный налёт.

А крошки детки повзрослеют
По жизни в плавание уйдут.
А внуки дерзко оборзеют
И бабу с дедом предадут.

И вот уже вовсю маячит
В холодной мгле последний порт.
И тянет маму озадачить:
«Зачем не сделала аборт?»

Над Петербургом небо влажно.
Вот-вот посеет мелкий дождь.
И в этот вечер очень важно
Дурную тяжесть сбросить прочь.

Иду по улицам привычным
Кругом веселье и задор.
Кариатиды так тактично
Ведут со мною разговор.

Душа очистилась от срама
А тут чепок – и все дела!
Как хорошо, что моя мама
Меня на свет произвела!;

В пушистом сиреневом инее
Волшебный затих Ленинград.
Атлантов упругие линии
Сквозь изморозь мощью звучат.

И кажется сказка не кончится.
И будут на ветках всегда
Из снега пушистые пончики,
Но тут наступает весна.

Сияя небесными красками,
В свободе от зимних оков
Нева сладострастно и ласково
Целует гранит берегов.

И запахи корюшки сладкие,
И вид анемонов лесных
Смягчили все грустные складки бы,
Но кончилось время весны.

В белесых проспектах и улицах,
Где царствует белая ночь,
И в дождь и в туман (как получится)
Гулять ленинградцы не прочь.

Проглянет застенчиво солнышко.
У Крепости тел, как в Сочах.
И тут обозначится донышко
Короткого лета. И, ах!

Багровый салют над бульварами!
В аллеях цветные ковры.
Заката пурпурное зарево
Как знамя осенней поры.

И все в этом граде красивое,
Что царский дворец, что собор
Живи Ленинград мой на диво всем.
А Нью-Петербургу в укор.

Он такой. Он очень шустрый.
Моет статуи и бюсты.
Влажным лаком кроет камни
И мосты, и ребра крыш.
Мягко так стучится в ставни
Словно наш приятель давний.
И в ночи, и утром ранним
Дождь резвится как малыш.

Все промокло. Всюду лужи.
Каждый третий вдрызг простужен.
Покрывает плесень фризы.
Что тут делать, как здесь быть?
Из подвалов лезут крысы.
Всех достал шалун бесстыжий.
Только волосы у лысых
Не сумел он намочить.

Вдруг распались злые тучи.
На прохожих брызнул лучик.
Потекла по небу алость.
Вот и счастье молодым.
Ну и старым тоже радость.
Что им солнышка досталось,
Что потешить можно старость
И не нужно ехать в Крым.

Этот Нью-Петербург никогда не приму,
Да и он меня тоже не примет.
У Финляндского молча фуражку сниму,
Чтоб почтить гениальное имя.