Екатерина Беляева-Чернышева - Синее слово

А воспоминанья – закрытые двери,
и если забыты, то не достучаться.
Молчи, в кулаке зажимая потери,
сейчас подходящее время прощаться.

Сейчас, когда солнце пошло на прибыток
и птицы трещат о весне предстоящей,
весьма подходящее время для пыток,
для судорог памяти, грусти щемящей.

Мы слишком надолго исчезли из вида
(пусть сняты засовы, но не постучится),
молчанье больней, чем любая обида.
Я тоже хочу забывать научиться!

Я тоже хочу растворяться неслышно,
пусть двери мои бутафорские стынут,
пусть летние тучи вздымаются пышно,
сбиваются в стаи и ливнями хлынут.

Пусть грома раскат напугает до дрожи,
так дрогнут на брус налетевшие дроги.
Но как ты был дорог мне! Пусто. О боже,
как пусто теперь без тебя на пороге!

Звёздочка-фонарик серебрится,
мне она мигает неспроста;
сказка прямо под ноги ложится
по старинным правилам квеста.

Много ли я знаю? Да немного.
Но уже осмелилась начать.
Может быть, мне возвратят Дорогу,
если сил достанет промолчать.

Здесь любая малость вероятна,
ерунда малейшая важна;
cлишком просто не прийти обратно,
если я пойду туда одна.

Старый друг со мною рядом снова,
мы разделим эту часть пути
(молча – нерифмованное слово
может погубить или спасти).

Правила просты: не теплить свечи,
не писать, имён не называть.
Даже, может статься, будет встреча,
если я сумею просто ждать.

Вспоминаю терпкий вкус напитка,
примечаю вешки на пути.
У меня всего одна попытка,
не имею права не дойти.

То время тяжело далось,
что ни беда – всё было мало,
и день пронизывал насквозь,
а ночь почти что добивала.
одна держала на плаву
любовь – неведомая сила.
А я любила жизнь свою,
твою – тем более любила.

Но было всё, и всё – зима,
и снег, и незакрытый ставень…
И жизнь – отмерена сполна,
и каждый час был жизни равен.

А мир, как будто незнаком,
сиял нездешней новизною…
Наш город синим февралём
плыл над спешащею толпою.

Дыханьем осени, замёрзшей на лету,
глазами статуи, увидевшей звезду,
ломая льды, сметая имена, —
идёт волна.

Сквозь горечь, в горле ставшую колом,
навстречу, напрямую, напролом,
слов не найдя (они и ни к чему) —
лови волну.

Миг – и следы исчезнут на песке —
но время остановится в прыжке
кристаллами, где «рядом» и «давно»
слились в одно.

Я не спрошу зачем – и о цене —
она летит, она уже во мне;
и разметайте клочьями во тьму —
я рук не разожму.

Закрывается дверь. И, туманом дробясь,
стылый воздух рисует дрожащую вязь.
Очертанья внезапно отступят назад,
ещё шаг – их уже не увидят глаза,
и ещё, и ещё – и не вспомнят они,
как свои коротали бездонные дни,
и теперь даже тонкий неровный пунктир
не означит на звуки распавшийся мир —
шаг за шагом, неслышно… И кто же из нас
растворяется в утре прохладном сейчас,
кто истает туманом у края дорог,
кто из нас пережить эту встречу не смог?
Кто из нас не забыл холодящих потерь,
кто из нас? За тобой закрывается дверь.

Нет, и нет, и ещё раз нет,
ничего у нас быть не может.
Отпечатался зыбкий бред
синяком на прозрачной коже.

Наобум, безрассудно – пусть,
чем окончится – безразлично
(я вернусь, всё равно вернусь,
ты поверь, будет всё отлично).

И, немыслим, проляжет путь,
разойдутся мосты и сроки.
(Объяснил бы мне кто-нибудь,
как слагаются эти строки!)

До ключиц, до запястий – в дрожь;
жить – мы раньше так не умели
(ты не знаешь, меня не ждёшь);
всё равно доберусь до цели.

Я дойду, проскользну, как тать,
сквозь опасности-кривотолки,
пусть грозятся меня сожрать
отощавшие в зиму волки;

пусть дожди промочить насквозь,
пусть леса не пустить грозятся —
всё равно – не могу я врозь
и не стану с тобой прощаться.

Как ты будешь меня бранить!
Но послушай, такое дело:
я о стольком поговорить,
помолчать с тобой не успела!