Михаил Солдаткин - В пору золотую

Не сомневаюсь я в своем предназначении,
запал фантазий бесконечностью велик,
мне эти радости достались в увлечении,
изгнав навечно всех условностей тупик.

Я забываю все вокруг в пылу творения,
и мне легко на созидательном пути,
а в сам момент необычайного везения,
мне виден свет неугасимый впереди…

Притихший лес ветвями обнаженными
касаясь неба, ждет преображения.
иду вперед шагами осторожными
в минуты колдовства и отрешения.

Мой лес, ледовым панцирем охваченный,
узорами подтаявшего прошлого,
глядит на тучи снизу озадаченно
и рвет корнями мартовское крошево.

Зима не собирается покаяться,
стволы берез стоят в недоумении —
когда весна речушками покатится,
и лес проснется почками весенними.

Кусты в лесу сугробами завалены,
коряги под ногами непролазные,
дороги нет, но мне видны проталины,
разводьями поблескивают грязными.

Но время всем подарит оживление,
разбудит от зимы апрельской просинью,
дождемся и природы омовения,
и солнечных деньков до самой осени.

На мерцающем небесном лугу
первый клин проплыл, за ним – второй,
я тебя своей мечтой увлеку —
вслед за птицами умчаться долой.

В Вологодчину рвануть, на Двину,
или дальше – за Полярный круг,
только сам я не совсем пойму,
что на сердце накатило вдруг.

Захотелось мне познать глубину
всех дорог в тот несравненный край,
я тебя в прекрасный рай приведу,
будем жить среди приветливых стай.

И морошку есть, и клюкву топтать,
с жемчугами из реки колдовать,
о гнезде своем семейном мечтать,
дабы жизнь свою с нуля начать.

Как приятно на небесном лугу!
Солнце вторит мне, рассыпав закат,
соглашайся, я тебе помогу
убежать от всех житейских шарад.

Под шершавой корой бродит жизни тяга,
создавая волшебный садовый рай,
засиделся под деревом я, бедолага,
скоро кончится месяц желаний – май.

Соки прут из земли от корней корявых,
разливаются в ветках, стремясь в тупики,
привлекают к цветам и больших, и малых,
ярких пчел золотых, холодам вопреки.

На меня осыпается белая нежность
лепестков – этих главных примет весны,
над деревьями стелется неба безбрежность,
а ночами гуляют счастливые сны.

Скучают полки в шкафчике напротив,
они полны томов забытых книг,
когда -то я, на умном повороте,
к сокровищам, в них собранным, приник.

Теперь там, кроме книг, живут фигурки,
отечественных промыслов изыск,
они по вечерам играют в жмурки,
я слышу топот ног и тонкий писк.

Навряд ли кто из них заглянет в книгу,
им глазки строить с полок веселей,
а книжному дружку покажут фигу,
уж если гость – завзятый грамотей.

Я много книжек в тонком переплете,
сложив в суму, засунул на чердак.
и если вы в мой дом еще зайдете,
читать вам будет нечего. Вот так.

Застыл вопрос, ухмылка на лице,
пущу ли в дом, согрею ль у камина?
мы топчемся на маленьком крыльце,
со стороны – пикантная картина.

Взлетела бровь забытою дугой,
и пальцы рук встревожили косынку,
я б не пустил тебя, но я уже другой,
как не пустить заезжую блондинку?

Пустить – пустил, но вовсе не простил
Я помню, как бессонными ночами
любви волшебной пригоршню просил,
засыпав ночь горячими словами.

Но ты с другим обжечься предпочла,
и Бог тебе судья и пепелище,
а память и коварна и прочна,
и воздух стал прозрачнее и чище.

Горит камин, трещат в огне дрова,
и тщетны все любовные попытки,
слова твои – они и есть слова,
а сцены унижений – хуже пытки…

Потеряны ключи от прошлой жизни,
туман в глазах и старческая скорбь,
дрожанье рук и боли катаклизмы,
и топь кругом, одна гнилая топь.

И лестница крута, подъем не сдюжить,
любая кочка, трещина – подвох,
в любое время можно занедужить,
устроив вдруг в семье переполох.