Терентiй Травнiкъ: Всему свое слово

Была нежнейшая зима —
Пора историй прикаминных.
Горели огоньки в домах
Загадочно, тепло, картинно.

И в этих синих вечерах
Луны, морозности и снега
Мы, два влюбленных человека,
Купались в сказочных мирах.

Не зря метели ворожили,
И вьюги вьюжили не зря:
Мы радостно с ума сходили
Под сотни музык января…

В вине ночном с корицей тёртой
Лимон тонул и виноград,
И серебристый снегопад
Едва собой касался стёкол.

За лесом ухала сова,
Иглой сосновой пахло в доме,
На бело-золотой соломе
Сушились хворост и дрова.

Под низким потолком подклета
Томились дягиль и чабрец.
И небо кобальтного цвета,
И узкий месяца венец,

Пригоршня звёзд, и темень сада,
И горький запах шоколада,
И свежей цедры божество —
Не жизни ль это волшебство?!

Любовь открыла свой букварь.
Изогнутые, как ресницы,
На наши падали страницы
Снежинки… Это был январь!

Одиночество приходит незаметно,
Как у ранней жизни седина;
Как спадает дождь прошедший с веток
И подходит к берегу волна;

Как стареют друг, жена и мама
И отец становится больным;
Как огонь перерастает в дым,
И вода кончается из крана.

Одиночество приходит незаметно —
То в постель, то с солнечным деньком,
То к лицу не подходящим цветом,
То с тонюсеньким, как никогда, ледком.

Одиночество приходит незаметно.
Может мартом заглянуть и в май,
Может влезть словцом для песен лета
Или во спитой вчерашний чай.

Может с уходящим в полночь гостем,
Со свечой, сгоревшей на глазах,
Накатить… Но ни о чём не спросит,
Только буркнет что-то в двух словах.

Одиночество приходит незаметно —
Свадьбой сына, дочери семьёй,
С пачкой писем – тех, что без ответов,
С тишиной, с остывшею кутьёй.

То с открыткой праздничной приходит,
То в надрыве крика птичьих стай…
Я к тому, что всё одно – находит…
Я к тому… ты просто это знай.

Не в этом ли, скажи, смиренье:
В мир посланного чернеца
Душе ниспослано спасенье —
Дар жизни с горького венца?

И ничего тебе не надо,
Отмоленному наперёд,
Когда вдали от сует града
Блаженный инок слёзы льёт.

Мне довелось однажды встретить
Монаха старого в пути.
С ним были солнце, травы, ветер,
С ним было всё, что не найти

В причудах быта городского
И в сонной сельской тишине.
Поверь: из Царствия иного
И жизнь, и свет явились мне.

И в этой более чем скромной —
Наискромнейшей простоте! —
Душа вдруг встретила знакомых,
Как буква буквы на листе.

Тогда, иным ведомый зовом,
Вкусил я плоть Его и кровь,
И близкое к спасенью слово
В душе, к закланию готовой,
Переписалось на «Любовь».

Сегодня первый день недели,
А ни позёмок, ни метелей,
Что карт пиковый интерес
На чёрный шлях и хворый лес.

Февраль по-петербуржски сер
И по-московски недоволен.
Гляжу в окно: безлюдный сквер.
Так, словно б ни за что уволен —

Наш старый дворник. Молчалив,
Неспешен, к делу безразличен…
С ним рядом пёс вертляв, юлив;
Пёс по-дворняцкому типичен.

Февраль не мой, февраль не наш,
Февраль без вьюги завываний,
Без нанесенных каш-малаш
Из снега, без узорцев в раме

Оконца. В общем, от зимы
Осталось разве что названье,
Больному миру воздаянье
Из неба порванной сумы.

Весна тревожна и мятежна.
Когда уходит снег,
В мир возвращается невежда —
Особый человек…

Лишенные благого слова,
Ходящие в немых
Вдали от шума городского
Жгли чучело зимы.

Но в чём-то правы были эти
Сказители миров,
Резвясь и прыгая, как дети,
Средь копей и костров,

Пока иные с чином, ладом
Торги вели свои…
И вроде б ничего не надо:
Ни пряников, ни мармелада…
– Ну что! Ну, что ещё тебе?!
Ну что ещё!
– Любви.