АЛЕКСАНДР ОКОЛЕСНОВ - Цветок самурая. Книга премудростей

Станки-автоматы
Поставлены в ряд,
Как будто солдаты
Пришли на парад.
Дрожала, гудела
Земля от работ.
Великое дело —
Родился завод.

КРИК ЦЫГАНА
Обхвачу руками ночь;
Дочь ничью – привольную,
Что, объятия раскрыв,
Завлекла меня.
Отчего ж душе невмочь,
Что на воле больно ей?
Что ж держу уздой порыв
Черного коня?

Что же, ласковая, ты
За туманным берегом?
От себя не убежать,
Сколько ни грусти.
Я замру без теплоты,
Как зимою дерево,
Чтобы стужу переждать,
Сердце извести.

За пустое не сочту;
Снег слетает с тополя.
Одиночество вдвоем:
Ночи нет длинней.
Потому невмоготу
Нам, гуляя во поле,
Не любить, да в ночь не красть
Вороных коней.

ЗАЛ ОЖИДАНИЯ
Опять дождям не спится,
Они снега размыли.
И снова в наши лица,
В сырую землю били.

По улицам бетонным
Потоками бежали.
И мусора затоны
Потоком обнажали.

Кипела грязь, как масло,
А в здание вокзала
Коричневая масса,
Как в душу, заползала.

Вокзал был опечален,
Что зря его пытали,
Что, не найдя причала,
Куда-то улетали.

Вокзал стоял под небом;
Не участь ждал – награды.
Желал дождя, как хлеба,
И не просил пощады.

Но улетали птицы,
И песня не звучала:
Зачеркнута страница —
Поэзии начало.

Но грызла цепь природа
И муки продолжались,
Когда в тяжелых родах
Все девять муз рождались.

А он стоял, покорный,
С распятыми грехами,
И дождь его упорно
Захлестывал стихами.

Но гасли силы бунта,
Сон склеивал ресницы,
А он, как древний Будда,
Звал буйство повториться.

ЗЕРКАЛО
Лицо – все та же маска;
Наверно, не к добру.
Я с добрым буду ласков,
А с грубияном – груб.

С печальным – опечалюсь.
С веселым – пью вино.
С любовью обвенчаюсь
Без «если» и без «но».

Мне карта – не указка;
Шестерка или туз.
Рай обхожу с опаской,
И добреньких боюсь.

В друзьях не буду гостем.
Врагу найду беду.
У подлости и злости
Надежду уведу.

Не спрятать в трудном споре
Угрюмого лица.
На счастье иль на горе —
Не понял до конца.

НОВЫЙ АРБАТ
Акробат, шары и пони —
На потеху для ребят.
Фотография на фоне:
Ах, Арбат, ты мой Арбат.

Поливает полдень рыжий
И натуру, и портрет.
Я брожу, как по Парижу,
Незнакомому сто лет.

Суматошная столица,
Чем богата, тем и рад.
Все почти по загранице.
Ах, Арбат, ты мой Арбат.

Но слова чужие вроде:
Офис, полис да инвест,
До кого с трудом доходят,
Для меня же – темный лес.

Дым отечества не сладок.
Льется песня невпопад.
И уже почти на ладан
Дышит прошлого уклад.

То построим, то порушим —
Не пойму лишь, для чего.
И звучит по чьи-то души
Песня детства моего.
И звучит по чьи-то души
Песня детства моего.

БУМАЖНЫЙ КОРАБЛИК
Разбуженный вокзал. Открыты настежь двери.
Тебя в который раз я больше не держу.
Я теплому купе твою судьбу доверю.
«Я буду ждать тебя» – тебе я не скажу.
Домчит тебя состав до станции «Угода».
Помчит меня метро опять по кольцевой.
Мне не понять тебя с твоей шальной свободой.
Дни ожиданий мне – боль страсти роковой.

Сорвется, налетит, закружит бабье лето,
И я скажу тебе: «Как жил, так и живи».
Я отомщу тебе за то, что веришь мне ты,
За то, что хочешь быть свободным от любви.

Колечко на руке как будто незнакомо.
Сниму его с руки я на закате дня.
Моя в который раз свобода вне закона,
Твоя в который раз свобода от меня.
Я верю или нет – тебе давно не важно.
Не важно мне совсем – ты верен или нет.
Утонет по весне кораблик наш бумажный,
Что строили с тобой мы много, много лет.

КУРАЖ
Погудели молотом
И, мерси – пардон,
Потащились волоком
Прямо за кордон.

Здесь места укромные,
Небо – цвета беж.
Наши дни скоромные;
Сытый «зарубеж».

Сколько б мы ни топали,
С хомутом, иль без, —
Все равно прохлопали
Западный прогресс.
М… да! Ага!