Александр Кованов - Вешки. Трагедия русской деревни

Сытого, даже отчасти,
разве голодный поймёт?
…Тех,
кто восстал против власти,
вмиг
уравнял пулемёт…

После Гражданской зажили
заново Вешки…
С душой…
Раны на сердце зажили…
С чувством и верой большой
люди наделы пахали,
стали село возрождать…

…Только, вот…
Бога отняли…
пообещав благодать
равенства, мира и братства
в новой огромной стране,
распределявшей богатства
всем по труду… По весне
люди сбивались в артели,
вместе хозяйство вели.
По-человечьи хотели
жить на просторах земли…

Щедрой земли на отдачу
тем, кто трудился на ней
сам по себе, не батрача…

…Стало застолье сытней
и накопились запасы…

Люд на селе богател,
став не безликою массой,
именно тем, кем хотел —
нужным Отчизне народом,
крепким кормильцем для всех.
Чтобы затем, год за годом,
множить крестьянский успех.

Поздно, попавши в трясину,
хрупкую слегу корить…

…Понял народ, что с грузином
каши ему не сварить…

Дело испортить благое —
много не надо ума.
Пахаря сделать изгоем
было желающих тьма…

Кто на земле не трудился,
грыжи сохой не нажил —
тот на добро покусился
тех, кто по праведе жил.

Тем, кто на митингах глотки
драл за права бедноты,
стали колхозы находкой
и воплощеньем мечты
как, ничего не имея,
ни за душой, ни в хлеву,
разбогатеть, и сильнее
сделаться враз наяву.

В двадцать седьмом, на XV
съезде решён был вопрос:
«Для трудового крестьянства
лучшее место – колхоз!»

И, как всегда, без условий,
сверху назначен был враг,
в бедах народа виновный —
вор и грабитель – «кулак»!

…И понеслась по просторам
слухов надуманных рябь:
«Бей негодяя и вора!
То, что награблено – грабь!»

«Контрой отъявленной» стали
те, кто с дубьём и ружьём
против решения встали,
чтобы стоять на своём.

Контра, не контра? Рассудят.
может, потомки за нас?
Трудолюбивые люди
или грабительский класс?

Те, кто имели хоть что-то —
избу, коров, лошадей —
названы были «оплотом
гнойных кулацких идей».

Их, как и тех, что сражались
за урожай и за скот,
по лагерям не сажали,
а отправляли «в расход».

Евших из глиняных мисок
мясо, ни свет ни заря,
тех, в «подкулачников» список
и, прямиком – в лагеря…

…Грабили сёла нещадно…
По «окладному листу»,
брали картошку и рядно…
…Выдрали доски в мосту,
чтоб не угнали скотину
по хуторам и в тайгу…
…Даже сапог за полтину
не оставляли «врагу»…

Старых и малых сбивали,
словно баранов, и… в путь.
Косо взглянул? Убивали…
…Самую русскую суть,
самую сильную силу…
Без уточненья вины
быстро согнали в могилу
лучших кормильцев страны.

Люди шептались: «Вступайте!
Сами вступайте! Не то
скажут и вам – «прощевайте»…
Вы, дескать, тоже – «никто».

И на собраньях колхозных
власть выбирала во власть
тех бестолковых, бесхозных;
тех, что умеют украсть
вместо того, чтобы с миром
землю родную пахать…
…Петька, вон, стал бригадиром.
То, что алкаш он – начхать!

В Вешках теперь председатель
Тимка Макеев – «Калач».
Люди гутарят: предатель
и дезертир, и палач.
Сам он к германцам метнулся,
сам же своих убивал.

А в 18-м вернулся,
и лошадей воровал,
и продавал их цыганам…
В петлю загнал свою мать…
После припёрся с наганом
хлеб у своих отнимать.

Парочка – Тимка да Петька —
«хлебный» сварганили дом,
хрен отличая от редьки
с очень великим трудом.

Вовремя сеять не стали —
высохло в поле зерно.
…Щурился с карточки Сталин,
словно кричал им: «Г..но!»

Ферма, что начали строить,
в зиму сгорела дотла…
…Кроет Тимошенька, кроет
матом Петрушу-«козла»…

Сено осталось в покосах,
грянули скоро дожди.
Копны подгнившие в осень
только свезли… Впереди —
зимние стужа и вьюга,
а у начальства – кутёж.
…Начал косить всю округу
полуголодный падёж…