Александр Новиков - Стихи. Песни

Жил да был,
Терновником кромсался.
Жил да был,
На кулаках – без зла.
Бренчал и в омут с головой бросался,
А в каждом омуте любовь жила.

Табак выгорает так сладко,
И бродит вино в голове,
На сцене танцует мулатка,
И вечер необыкновен.

Горланят безмозглые чайки,
Вцепляются в гриву волне.
Встречайте, встречайте —
Я русский блатной шансонье!

Я вырвался за море сине
И в шляпе из пальмовых крон
Хлещу и грущу по России,
И мне не хватает ворон.

Что снег на погостах глотают,
Что воду лакают из луж.
А так же вон той не хватает,
Что за море выпустил муж.

Здесь воздух в цикадовой фальши,
И тесно уже на столе.
Я с каждым стаканом все дальше
К родной улетаю земле.

Мечтаю, как сяду в кутузке
И как из нее убегу.
Я русский. Я русский…
А значит, здесь жить не смогу.

Ах, как здесь тепло,
да не хватает дрожи.
Ах, как здесь темно
в свете фонарей.
Ах, так здесь вино —
папуасов дрожжи.
Ах, как мне хмельно.
А Родина хмельней.

Хор трезвонных звуков скомкан —
Бьет собой во все концы.
Слева – колокол негромко,
Справа – треньком бубенцы.

Бубенцы вопят во славу.
Дышит колокол мольбой.
Мне налево ли? Направо?
Мне на выбор – звон любой.

Выбрал, да и выбрал
Я из этих двух,
Вырвал, да и вырвал
Окаянный слух.

Колоколу дать бы
Бить со всех концов.
Но на радость свадьбы
Как без бубенцов?

Завопят, а звон так сладок,
Как на праздник леденцы,
Из цветов небесных радуг —
Ты вставай под бубенцы!

Но проломит грудь – не больно, —
И прольется через край
Звон хрустальный колокольный.
Ты все слышал. Выбирай.

Выбрал, да и выбрал
Я из этих двух,
Вырвал, да и вырвал
Окаянный слух.

Будут пусть две плети
Звонких у меня —
Пусть мне те и эти
Поровну звонят.

В заведеньи, где на вывеске горит огрызок слова,
Где ни воду пить не стал бы, ни вино…
Но за окнами гроза, и я сажусь за стойку снова,
И прохожих, как ворон, могу считать через окно.

А она красивой рыбой за стеклом, хвостом виляя,
По дождю плывет – как жаль, что не сюда! —
Машет каждому такси и не такси, как в баттерфляе,
Но пустого не найти и не уехать никуда.

Я пускаю дым в слезливое окно. Я вслед не брошусь,
Золотая моя давняя пора.
Золотыми пусть останутся слова: «Прощай, хороший…»,
И пусть случайный подвезет и не отпустит до утра.

Городская рыба золотая,
Ночь тебя размоет и вода.
Ночь бывает, дождь бывает, все бывает,
Но у нас с тобой не будет никогда.

Было тяжело и душно,
А наутро выпал снег.
И была ее подушка
Все еще во сне.
Где замки, полы и стенки
Вышвырнуты вон,
Где она была туземкой
Голой среди волн.

И глядела то и дело
В ласковую синь.
А его корабль белый
Был простым такси.
Замер, не захлопнув дверцу,
На чужом крыльце.
И ее во сне кусала в сердце
Золотая Це-Це.

И ресницы были – крылья
Полуночных сов.
И душа дышала пылью
Белых парусов.
А у той, другой, подушка
Со свинцом в лице.
И у ней считалась просто мушкой
Золотая Це-Це.

Через ночь вела крутая
Лестница-змея.
Тот, в ночи блудил, плутая —
Был, конечно, я.

И по мне во сне жужжала
Как о подлеце,
И туземке в сердце била жалом
Золотая Це-Це.

Какое красивое слово летало
В бенгальском банкетном огне —
То бабочкой в пламени ярко сгорало,
То бабочкой – в шею ко мне.

И женщина в блестковом платье змеином
На кольца свиваться могла,
И губы в укор всем на свете калинам
Горели без капли тепла.

Как чудо-свеча средь табачного зала,
Где яркие люстры слепы,
Там скошенным взглядом она вырезала
Меня из галдящей толпы.

Столы утопали в дурацких сонетах,
Но слово журчавей ручья,
В глазах ее злилось красивое это,
Запретное слово – «ни чья».

Жизнь моя – без блестяшек карета,
Свистопленница рвов и откосов.
Ей катить бы вдоль целого света,
Да она на квадратных колесах.