Збигнев Херберт - Господин Когито и другие

о чем поет Арион
подлинно никому неизвестно
главное он возвращает миру гармонию
море баюкает ласково землю

огонь разговаривает с водой без злобы
лежат под сенью одного гекзаметра
волк и олень ястреб и голубь
а ребенок дремлет на гриве льва
как в колыбели
гляньте как улыбаются звери
люди готовы питаться белыми цветами
и все так славно
как было в начале

это он – Арион
драгоценный и многопевный
слушателям головы кружащий
он стоит в метели песнопений
у него восемь пальцев как октава
он поет

Лишь когда из лазури на западе
тянутся шафрановые нити
что означает приближенье ночи
Арион учтиво кивнув головою
прощается
с погонщиками мулов и тиранами
лавочниками и философами
и в порту садится
на спину прирученного дельфина

– до свиданья —

как же он прекрасен —
говорят девушки об Арионе
когда он плывет в открытое море
одинокий
увенчанный венком горизонтов

После огненного ливня
на луговине пепла
под стражей ангелов столпились толпы

с уцелевшего взгорья
мы можем окинуть взором
блеющее стадо двуногих

правду сказать их немного
добавляя даже тех что придут позже
из житий святых из хроник сказок

но довольно этих рассуждений
перед нами
горло долины
из которого рвется крик

после свиста взрыва
после свиста тишины по взрыве
этот голос бьет как источник живой воды

это как нам объясняют
крик матерей от которых оторваны дети
ибо как оказалось
спасены мы будем поодиночке

ангелы-хранители беспощадны
надо признать у них тяжелая работа

она его просит
– спрячь меня в зенице ока
в ладони в объятьях
мы всегда были вместе
ты не можешь теперь меня оставить
когда я умерла и нуждаюсь в нежности

старший ангел
с улыбкой разъясняет недоразуменье

старушка тащит
трупик любимого кенаря
(все животные умерли чуть раньше)
он был такой милый – рассказывает она со слезами
все понимал
что скажешь
голос ее заглушается общим воплем

даже лесоруб
о котором трудно подумать такое
старый сгорбленный мужичище
прижимает к груди топор
– он всю жизнь был мой
и теперь тоже будет мой
он кормил меня там
прокормит тут
не имеете права – говорит он —
не отдам

те которые как кажется внешне
без боли подчинились приказам
идут опустивши головы в знак примиренья
но в стиснутых кулаках прячут
ленты пряди волос обрывки писем
и фотографии
которые как думают наивно
отобраны у них не будут
так они выглядят
за мгновенье
до того как окончательно их поделят
на тех кто скрежещет зубами
и тех кто поет псалмы

Поэт подражает пению птицы
вытягивает длинную шею
неуклюжий кадык
торчит как палец на крыле мелодии

поющий он искренне верит
что помогает солнцу взойти
отсюда и теплота звучания
и чистота высоких тонов

поэт подражает спящему камню
спрятавший голову в плечи
он подобен обломку скульптуры
у которой редкий и слабый пульс

спящий он уверен что только он
углубляет тайну существования
что он без помощи теологов
ухватит жаждущими устами вечность

во что превратился бы мир
если бы не наполнял его
поэт копошащийся неустанно
среди птиц и камней

У иных в голове
сады расцветают
а волосы их тропинки
к солнечным городам

этим легко писать
глаза закроют
и образы потекут
лавиной

воображенье мое
кусок доски
весь инструмент мой
простая палка

ударю в доску
она мне ответит

Да-да
нет – нет

у иных зеленый колокол дерева
голубоватый колокол воды
у меня колотушка
хоть я и не сторожу сады