Сергей Степанов-Прошельцев - Атмосфера распада. Стихи из-за колючки

Мчит «столыпин». Он ржавой селёдкой пропах —

нам паёк выдавали сухой.

И песок (но песок ли?) хрустит на зубах —

это кости, что стали мукой.

Эти кости на мельнице смерти смолол

вдохновитель кровавых ночей.

И уже не селёдкою пахнет —смолой,

горькой серой из адских печей.

Здесь сосновая глушь. Мне теперь предстоит

слушать то, что наш мир не забыл:

не изысканный шёпот холёных столиц,

а сирену и рёв бензопил.

Там студёный январь в рог бараний согнёт,

сунет мордою в лагерный быт…

Это всё происходит не только со мной —

вся страна на коленях стоит.

Раньше вольницы были в тайге острова,

а теперь – лишь метель и конвой…

Ты прости, что мне снится,

прости мне, страна,

тот безумный, тот тридцать седьмой.

* * *

Ветер к полуночи вдруг слинял, звёздный свет голубой…

Тычется в створки окна луна лысою головой.

Выйду к некормленым голубям, вот я и дохромал…

Всё —голубям, одарить тебя

нечем —мой пуст карман.

Хлебные крошки птицы клюют, белый пурги дымок…

Ты извини, но что есть уют, как-то мне невдомёк.

Я в безысходности февраля лета не жду визит.

Знаешь, недвижимость вся моя

здесь на крючке висит.

Я ничего совсем не скопил –не было в том проблем:

я никогда не бывал скупым, только делился всем.

И никуда меня не зови –этого я не жду:

я, как голодные сизари,

сам доклюю беду.

* * *

Июльский полдень. Душный ветер густ

над лагерем, что стал моей квартирой.

И свет дрожит —как будто сотни люстр

внезапно лихорадка охватила.

Развод прислала прежняя жена.

Удар под дых. А здесь – шмоляяют в спины…

Дотла палящим солнцем сожжена

земля вокруг – земля моей чужбины.

Но мне ещё не вынесен вердикт.

Ещё я жив. О том молчу, как рыба.

И труп в запретке третий день смердит

безногого по прозвищу Шкандыба.

Он сирота и родственников нет,

теперь в нём столько дырок, как в дуршлаге.

Он никому не нужен, дармоед,

как никому не нужен этот лагерь.

* * *

Костра озорные космы причудливо трепетали,

опалубка догорала, исполнив последний долг,

а мы у костра сидели на сломанной бочкотаре,

и плавилось отчужденье, как возле огня ледок.

Всего только четверть часа —наверное, это мало,

но пара затяжек «Примы» —и силы я сохраню.

Ведь пламя —на то и пламя, что всех нас объединяло,

как пращуров, что в пещере молились Царю-огню.

Нам было светло и жарко назло всем метельным зимам,

и синей гвоздикой сварки монтаж распускал бутон.

Сновали цементовозы, бетон подвозили ЗиЛы,

И тёплыми были руки, формующие бетон.

И как-то в душе теплело, пусть срок оставался сроком,

и это тепло мы вскоре почувствуем, уходя,

когда улыбнётся зданье широкой улыбкой окон,

подмигивая игриво блестящим глазком гвоздя.

* * *

Я вытру с лица свой горячий пот.

Всё! Перекур. В бытовке сидим.

Здесь тесно от ватников и сапог,

табачный плавает дым.

Грубо сколоченная скамья…

И совсем незаметно минуты текут,

но здесь мы – словно одна семья,

и поэтому здесь уют.

Мы —зэки. Мы —каждый сам по себе.

У зэка нету друзей.

Но я –Сергей, мой напарник —Сергей

и бригадир —Сергей.

Узнает пусть нетюремный свет,

о пользе жизненных ям,

ведь мы –Сергеи, хоть не в родстве,

хотя по разным статьям.

Натянем ушанки. Снова вдогон

ветер мчит напролом.

Спасибо тебе, зелёный вагон

за это твоё тепло.

И пусть дороги все замело,

пусть вьюги плевок в меню,

спасибо тебе. Я это тепло

в душе своей сохраню.

Я навсегда ту женщину прощаю за то, что я любил её когда-то

* * *

Я так хочу тебя забыть,

поскольку ты желаешь это.

Но как мне жить, но как мне быть,

когда так не хватает света?

Лишь случай отобрал права

на свет, когда в разгаре лета

под небом ластилась листва…

Теперь же неба больше нету.

* * *

Два месяца с лишним, два месяца с лишним,

как тень моя призраком бродит по стенам.

И голос мой больше в квартире не слышно,

и кажется, будто она опустела.

Взгляни: пожелтели в прихожей обои,

и двери рассохлись, что кожей обиты.

Мы ссорились здесь и мирились с тобою,

прощая и не забывая обиды.

Здесь нас в январе донимали простуды

и не было крыльев душе для полёта.