Сергей Степанов-Прошельцев - Песни света и воли. Стихи разных лет

Дрожит луна – зеленый дымчатый кристалл,

а мой двойник, как я, бесплодно одинок.

Он – тот, каким быть не хотел я и не стал.

Он – тот, каким я никогда бы стать не смог.

Мелькали годы, электричеством слепя,

он не старел совсем, румяный, как мечта.

Но жить, как жил я, ненавидя и любя

и забывая, – не пытался никогда.

Как горевал, как пил последнее вино,

как говорил всем, что прошедшего не жаль…

Он – только зеркало, я старше все равно

его на чью-то позабытую печаль.

Я проститься с тобой не могу

* * *

Запах духов, острый запах укропа,

белый шиповник в саду придорожном,

где чернобылом заросшие тропы…

Как бы забыть, да забыть невозможно.

Снова мне снится жасминовый ветер —

счастья пролётного бдительный сторож.

Как этот мир непонятен и светел!

Как он прекрасен, хмельной от простора!

В ставни закрытые веткою стукнет,

вновь уводя в бурелом чернобыла…

Только лишь юности это доступно.

Но для чего это все-таки было?

Но для чего эта память? На что мне

эта тревога и боль до предела?

Словно у старой заброшенной штольни

с часу на час ожидаю расстрела.

***

От бега коленные ноют суставы,

ботинки мои увязают в снегу,

а я всё бегу и бегу за составом,

а я всё проститься с тобой не могу.

Ты – там, за окошком, в тепле и покое,

куда не доносятся скрежет и шум,

а я… Я не знаю, что это такое,

зачем я бегу и рукою машу.

Каким запрещается это законом

с собой меня взять, как какую-то кладь?

А я всё бегу, всё бегу за вагоном,

боясь, обретая, тебя потерять.

И нет уже сил, и стесняет дыханье,

и поезд скрывается в сером снегу.

Но как мне поверить, что это – прощанье,

когда я расстаться с тобой не могу?!

* * *

Остановись посреди толчеи —

там, где оркестр, там, где солнце на меди.

Так ли созвучны заботы твои

с целью, которую сам ты наметил?

Бродишь потерянно, словно во сне,

все тебе чудятся чьи-то нападки…

Впору опомниться. Время – весне.

Время давно наступает на пятки.

Что-то на дачи увозят в кулях,

кто-то уже затевает ремонты.

Надо собрать свою волю в кулак,

надо очнуться от этой дремоты.

Надо увидеть, мгновенье ловя,

как по-весеннему светятся лица.

В сердце уже созревают слова,

как помидоры в совхозной теплице.

Снова учись удивленью у трав,

чутко внимающих птичьей капелле,

чтобы слова эти, музыкой став,

светлыми были, как песня капели.

* * *

От свежего ветра я снова пьянею,

от встречи нежданной с раскидистой ивой.

Что может быть этой разлуки длиннее?

Что может быть этой разлуки тоскливей?

Я жил наугад, пробираясь вслепую,

но все-таки спорить пытался с судьбою,

любую усталость, невзгоду любую

стремясь победить ради встречи с тобою.

Вновь мир для меня, как раскрытая книга,

как бусы, минуты на нитку я нижу.

Что может быть радостней этого мига,

когда я в глазах твоих радость увижу?

Что может быть больше, полнее, чем это?!

Пусть это – так мало, и это – так много:

всего только лучик зеленого света,

всего только миг перед новой дорогой.

* * *

Опять сплошняком туман и дожди,

срывается снег с высот,

приметам всем назло, вопреки,

и нету еще весны.

И снова неясно, что впереди,

по жизни опять несёт,

как будто по руслу горной реки —

швыряя на валуны.

Но слишком опасен ила кисель,

порогов ещё не счесть.

и пусть неприятностям нет конца,

сомнение верх берёт,

но есть ещё, кажется, в жизни цель

и силы как будто есть,

и надо вытереть кровь с лица

и к берегу чалить плот.

Ты выйдешь на берег. Ты будешь ждать,

не зная совсем о том,

что, словно радист, услышавший SOS,

бросает сразу дела,

ты мне помогла, если падал – встать,

и плыть, если плот – вверх дном,

и если плутал или шёл вразнос,

Полярной звездой была.

* * *

Окно в наличниках. Уют. В горшке – герань.

Здесь по утрам всегда встают в такую рань.

И свет не гаснет допоздна в хибаре той…

Не дай, Господь, другим познать беды такой!

Несёт вдова ведро с водой, ей смотрят вслед.

Но как нелепо быть вдовой – ей двадцать лет!

Вздохнут соседи: «Да, дела, судьбы изгиб».

Она любимого ждала, а он погиб.

Не знал никто на той войне, где завтра фронт.

Она была лишь так – вчерне, сплошной экспромт.

Там снова калаши частят, в крови сугроб…

Его собрали по частям в свинцовый гроб.

За сына отомстил отец – Дауар-бек.