Евгений Евзельман - Смех сквозь грёзы

Граждане, товарищи, мусье и господа.
Мы же все наивные, как дети.
Первым на Земле был не какой-то там Адам,
А мадам ЛюсИ, прабабка Йети.
Вот те на! Выходит, врут пузатые попы,
И муллы, и ламы, и раввины.
В одночасье рухнули библейские столпы
На глазах прекрасной половины.
Если честно, я подозреваю много лет,
Что Создатель наш шутник-анатом.
«Водевиль» про Еву, про Адама и скелет —
Повод квартирантов выгнать с хаты.
Принявши на веру, возомнили мужики,
Что для них одних Земля и Небо.
И понаписали всевозможной чепухи
Разные муллы, попы и ребе.
А ЛюсИ не спорит, лишь загадочно молчит.
Ей, конечно, главное известно:
Бесполезно манию величия лечить,
Если психопаты повсеместно.
Всё равно за женщиной последние слова.
Языком не выкопать траншею.
И совсем не важно, что мужчина – голова.
Управляет ей гражданка шея.

Я вот о чем подумал на досуге,
Для нас давно неоспоримый факт:
Явленье Музы в качестве подруги.
Ну, а у женщины-поэта это как?

Вы скажете, наверно, вдохновенье,
Вселяясь в душу, рифмами поёт.
И пишет женщина своё стихотворенье
О том, что любит и всё время ждёт.

О том, что он один на белом свете,
О том, что самый близкий и родной.
О радостях весны, о бабьем лете.
О тайнах чувств, понятных ей одной.

Прочтя всё это, с грустью понимаю,
Что душу женщины всегда терзает груз
Забот реализации желаний.
А виноват во всём, конечно, Муз.

Мне показалось очень романтично:
Холодный вечер, я в кафе один.
Художник-дождь оттенков необычных
Добавил в свет неоновых витрин.

Смотрю в окно и думаю о жизни…
Вдруг вижу, странно дамочка бежит
И ежится, а зонт ее капризный
Не хочет раскрываться, паразит.

Сломала ручку, кнопку нажимая.
Упрямая. Воюет все равно.
Смешно мне, как она не понимает,
Что зонт ее – китайское г..но.

А зонт, он, как и мы, мужского рода,
Вначале поупрямился слегка,
И вдруг поддался. Матушка природа!
Всесильна ее женская рука.

Интересно мне такое наблюдение:
Почему молва гласит, что в сорок пять,
Изменив кардинально поведение,
«Баба» снова типа «ягодка» опять.
Дело в том, друзья мои, что чудо это
Создают, конечно же, мужчины.
Господа, смотрите в корень: «Бабье лето» —
Изречение сильной половины!

Среди гуляющих налево мужиков,
По мнению общественности всей,
Считается крутым, без дураков,
Семнадцать лет бродивший Одиссей.
Мне кажется, что главной из причин
Столь долгого гулянья при луне,
Явилась та, что мучает мужчин:
Не смог придумать, что сказать жене.
Вернувшись в дом и выглянув в окно,
Он понял гнусный замысел врага.
«Друзья», сожравши все его вино,
На древний герб навешали рога!

Ветер к пальме приставал,
Все обнять пытаясь.
Нежно голову трепал,
В чувствах признаваясь.
А она вела себя
Непреклонно строго.
И пыталась, не грубя,
В форме диалога,
Объяснить ему, что мол,
Не по Сеньке шапка.

Что за муж – пришел, ушел?
Не мужик, а тряпка.
Как ты можешь жить вот так,
Не пуская корни?
Для тебя вся жизнь пустяк.
Ты – мальчишка вздорный.
Развлекаться между дел?
Нет. Мне замуж нужно.
Ветер крикнул: «Беспредел!
К чёрту эту дружбу».

На шлюпке прошлого
я в море жизни плавал.
Грустил, жалел и думал о душе.
И вспоминал, как мне, в зените славы,
Себя вручала дама неглиже.
А годы шли, в шкафу доспехи гнили.
Мой Росинант без дела заскучал…
И так хотелось вытащить из пыли
Свой грозный, боем пахнущий кинжал.
Схватить и сжать, чтоб кожа рукоятки
Скрипела и молила: «Пощади!»
И заколоть подушку в жаркой схватке.
И вновь победу чувствовать в груди.
Дуэль! Дуэль! Плевать, что хам сильнее.
За даму сердца поединок жаркий!

Немного жаль, что в жизни Дульсинея —
Тобосская сварливая кухарка.
Да и с Лаурой вышло необычно.
Я и Петрарка пели ей романс.
А луноликая, открыв окно, привычно
Ведро помоев вылила на нас.
Отмылся я в порту античной Спарты.
И явно был прекраснее Париса.
Но юная Елена, спутав карты,
Сбежала к молодому, словно крыса.
Всё было в жизни – встречи и разлуки.
Я свой кинжал вернул обратно в ящик.
Воспоминания, друзья тоски и скуки,
Мешают жить поэту настоящим.