Иоганнес Бехер - Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля

Глубок и ясен беспощадный взор твой,
Пред остротой его бессильна лесть.
Ты видишь то, что есть, и так, как есть:
Живых — живыми, мертвечину — мертвой.
Когда вокруг клеветников толпа
Беснуется, орет до хрипоты, —
Неужто им их глупость не глупа?
Но улыбаешься спокойно ты.
О, ты ведь проживешь без восхищенья
Тупицы и духовного уродца!
Так разум над безумием смеется.
Тебе легко: ты устремлен вперед,
Умеешь ждать, исполненный терпенья.
Час близится. Твоя пора придет.

Припомним переполненные залы,
Тот натиск строф, не знающих преград,
Где слово поднимало, призывало,
Судило, жгло, гремело как набат.
Оно пылало радостью и гневом…
Кто ж эту волю миллионных масс
Сплотил веселым боевым напевом?…
И вспоминают многие из нас,
Как в дни унынья к скованным безверьем,
Когда, казалось, сердца стук затих,
Наперекор сомненьям и потерям, —
Вдруг приходил твой негасимый стих.
И жизнь светла, и вновь простор открыт
Твоим стихом… И — Вайнерт говорит!

Мне чудилось: знакомые мне с детства
Посуда, утварь, стол — любой предмет —
Ко мне взывают: «Отыщи же средство,
Вдохни в нас звуки, дорогой поэт,
Чтоб в вечном, благодарственном хорале,
Разбуженные волею твоей,
Торжественно над миром прозвучали
В честь созиданья голоса вещей!..»
Из камня, стали, дерева и глины
Они легко взлетают к небесам,
Пушинкою кружится алюминий.
И с ними вместе я вздымаюсь сам.
Светло сияют звезды. Даль светла.
Все в мире вторит: «Атому хвала!».

Он выгнулся, застывший на лету,
Весь — как дуга протянутого света.
И, радостна, как в праздник разодета,
С утра толпа сгрудилась на мосту.
И думалось: «Как этот мост широк
Для наших встреч, для дружбы между нами!
О, если бы такими же мостами
Связать навеки запад и восток!»
А бургомистр промолвил так:
«На счастье Зелеными ветвями мост украсьте,
Чтоб стало ясно для чужих господ:
И здесь и там — наш край родной. Едва ли
Мы захотим, чтоб этот мост взорвали.
Пусть к миру в мире каждый мост ведет!»

Вспыхнул яростный свет, и дремучая мгла раскололась.
Шли стальные машины, земли разрыхляя пласты.
И деревня по-бабьи завыла, заплакала в голос.
И, услышав тот плач, навсегда им заслушался ты.
Жизнь, не зная покоя, рутину хватала за ворот.
Век свой суд неподкупный над тьмой и над рабством вершил.
И тебя занесло в электрический, каменный город.
Он тебя околдовывал, звал тебя, мучил, страшил.
Ты искал утешенья в его кабаках и притонах:
Умирала деревня. Тропа в неизвестность вела.
Ты скучал по березам, в горячке хрипел об иконах
И, очнувшись, приветствовал новое утро села.
Так, подобно лучинушке, песня твоя догорела.
Под стенанье метелей ты в снежную муть отошел.
Но «Всем! Всем!» — над страною, над тундрой до полярных
станций гремело.
И рождалась поэма по имени «Хорошо!».

Под Урахом трактир облюбовал
И пил вино, красневшее в стакане.
Должно быть, он кого-то поджидал.
Играя в карты, спорили крестьяне.
Вдруг — настежь дверь… Жандармы ворвались.
Вокруг него стеною плотной встали.
— Попался, Миттельхольцер, ну, держись! —
И, навалившись, вмиг его забрали.
Столбняк нашел на споривших крестьян:
Как? Миттельхольцер?! Болью сердце сжалось…
А на столе стоял пустой стакан,
На нем тепло руки еще держалось.
Как ни тасуй — проиграна игра!
Как мятых карт ни тереби в волненье,
Зияет стул, как черная дыра,
Пустой стакан зияет в отдаленье.
Лишь оторопь покинула людей,
Был разговор налажен понемножку.
Легла собака снова у дверей,
Хозяйка чистить начала картошку.
Один сказал: — Был в Радольфсцелле сход.
Он толковал на сходе о налогах.
Листки он роздал, подсчитав доход,
Исчисленный у нас в грошах убогих.
«Мой бедный Конрад, — значилось в листках, —
Твоя спина теперь, как прежде, гнется.
И если дом ты заложил на днях,
Поверь мне, и кафтан отдать придется».
Его жандармы попытались взять,
Но он в разгар всеобщей потасовки
Вдруг, отбиваясь, бросился бежать,
И, словно дождь, посыпались листовки.
С тех пор он частым гостем стал у нас,
Стал вездесущим в нашем бедном крае.
На Первомай он в самый ранний час
Воззвания наклеил на сараи.
Май с троицей совпал. Идя во храм,
Путь усыпали девушки цветами…
— Он скажет речь! — носилось но рядам,
Набатом колокол гремел над нами.
Жандармов не тревожа, стороной,
Он незамеченным туда добрался.
И вдруг, органа заглушив прибой,
Из алтаря его призыв раздался:
«Крестьянство, знай! Настанет скоро срок,
Я кликну клич, и ты восстанешь смело…»
Органа рев прорвался, как поток…
— Аминь! Аминь! — толпа в ответ запела.
Рассказчик поднял высоко стакан,
И взоры всех к стакану обратились.
Казалось — он лучами осиян,
Казалось — грани искрились, светились.
Трактирщик подошел. — Живей! Вина!
И — лучшего! У нас просохли глотки.
Да, в Судный день заплатим мы сполна
За все, он будет — наш расчет — коротким!
— Prost, Миттельхольцер! — Каждый пил подряд,
Вином стакан заветный наполняя.
И каждый устремлял, казалось, взгляд
В грядущее, где будет жизнь иная.