— Какой гроб выбрать, ведь есть гробы на разную цену? — деловито осведомился дядя Оскар.
— Гроб за умеренную цену: по одежке протягивай ножки, — сказал отец.
— Женщина, что обряжает покойницу, спрашивает, какое платье надеть, — дождалась своей очереди Христина.
— Я думаю, черное шелковое, это было ее любимое платье, да оно больше всего и подходит, — трезво рассудила мама и крикнула вдогонку Христине: — Христина, достань барину сюртук. Мы с фрау гофрат едем в город за траурными шляпами. Для мужа и сына привезу креп, и ты нашьешь его, но только помни — на левый рукав чуть повыше локтя, а еще, Христина, не забудь отдать мое старое коричневое платье в окраску, траурные вещи красят срочно, в двадцать четыре часа.
— Ну, а как траурное извещение? В порядке? Ничего я не забыл? Вот послушайте еще раз: «Вместо особого извещения. Сегодня вечером после продолжительной и тяжелой болезни мирно почила в бозе наша дорогая мать, бабушка и теща Генриетта Бюрк, урожденная Эйзенлор, вдова дурлахского аптекаря».
Отец нетерпеливо постукивал ручкой.
Дядя Оскар (подумав). После продолжительной, безропотно перенесенной болезни…
Мама. Наша горячо любимая мать…
Тетя Амели. Почтительнейшая просьба воздержаться от изъявлений соболезнования и от венков…
— Ну вот, опять придется заново переписывать! — И отец сердито положил перед собой листок чистой бумаги. — Но больше никаких поправок!
— А где же страховой полис? — Дядя Оскар задержался на пороге, он решил по пути забежать к нотариусу.
— Совершенно верно, — сказал отец и достал из ящика какую-то бумагу.
— Цветы принесли, — доложила Христина, появившись в дверях. — Платить сейчас будете?
— Конечно, сейчас! — укоризненно сказала мама.
— Какие-то они не очень свежие, — заявила тетя Амели, вернувшись из передней. — Жаль, что мы не взяли побольше красных роз.
Раздался звонок.
— Господин обер-пострат Нейберт.
— Проводите его в гостиную, Христина.
Звонок.
— Господин майор Боннэ прислал сказать, что сегодня он задержится на дежурстве и зайдет завтра.
— Ладно уж! — Отец подталкивал дядю Оскара к дверям. — Не позже чем через час мы вернемся, сначала зайдем к нотариусу, затем сдадим объявление: возможно, что в завещании покойной есть какие-нибудь особые посмертные распоряжения… Кстати… в церковный приход уже заявлено?
Что осталось после бабушки?
— Удовольствие, нечего сказать! — произнесла мама, расстроенно оглядывая беспорядок в комнате, между тем как Христина расставляла по местам стулья. Обер-пострат Нейберт сидел, забытый, в гостиной; чтобы напомнить о себе, он несколько раз громко кашлянул.
— Выйди к нему! — приказала мне мама. — Я себя плохо чувствую.
— Что мне делать с этой вонючкой?
— И не стыдно тебе? Не видишь, что ли, сколько хлопот из-за смерти бабушки?!
— Просто голова кругом идет! — И мама рванула гардины так, что они затрещали. — Куда только эти мужчины запропастились, не понимаю, ведь не могут же они столько времени торчать у нотариуса. Христина, ты отдала в окраску платье?
— Завтра вечером ваша милость получит его.
— Ведь окраска траурных туалетов производится срочно. Не понимаю. О, сколько хлопот!
Не снимая шляп и пальто, вошли отец и дядя Оскар.
— Христина, скорей подавай на стол! Почему вы так задержались у нотариуса? Не понимаю… Что ж это, вы как будто и не собираетесь снимать пальто?
Мама с укоризненным видом накрывала на стол.
— Нам не до еды, нельзя терять ни минуты, — сказал отец и присел в пальто к письменному столу.
— Что такое, ради бога?!
Мама вытолкала меня из комнаты.
Отец швырнул на письменный стол новую шляпу.
— Твоя мать, да, твоя мать соизволила оставить посмертное распоряжение, — отец оттолкнул свою шляпу так, что она откатилась, — чтобы тело ее сожгли, а пепел развеяли по ветру!..
— Не может быть! Ничего не понимаю! — воскликнула мама и, опираясь на тетю Амели, дала отвести себя на диван.
— Прах ты и в прах возвратишься, — пробормотала Христина. — Разве можно, ваша милость, идти против учения церкви?
Мама и тетя Амели дружно всхлипывали на диване.
Отец схватил помятую шляпу и расправил ее.
— Теперь еще вы начните, Христина, и без того ад кромешный.
Я между тем старался припомнить все, что знал о сожжении; во всей Южной Германии существует один-единственный крематорий — в Ульме; сожжение считается «вольнодумством»; кремацию ввели социал-демократы; государство, и в особенности церковь, всячески препятствуют кремации, и только в самых исключительных случаях представителям церкви разрешается участвовать в церемонии сожжения… В древности сожжение считалось благородным и почетным, в средние же века… см. энциклопедию — «Костры».
Читать дальше