Анатолий Бергер - Горесть неизреченная [сборник]

В 2003 году стукнуло мне 65 лет, и вдруг звонит нам подруга Лены Аля Яровая и сообщает, что обо мне будет передача по радио. Мы даже не поверили, поскольку никто к нам не обращался, никто не предупреждал о передаче. Но оказалось, что в связи с моим юбилеем незнакомый мне тогда Георгий Сергеевич Васюточкин, постоянный автор передачи «Петербургский автограф», давно собиравший материалы обо мне, посвятил мне своё выступление.

Мы с Леной очень обрадовались, начали искать Васюточкина и вскоре нашли. Невысокий, изящный человек с какой-то старинной дворянской повадкой в движениях, негромким, но убедительным голосом, внимательным взглядом нам сразу понравился. При встрече он сказал, что я первый автор, который нашёл его и поблагодарил за передачу. Георгий Сергеевич поистине удивлял. Профессиональный геофизик, известный специалист по джазу, вдумчивый теоретик стиха, глубокий знаток русской поэзии. Нас многое сблизило. Любовь к Ходасевичу, да и к другим поэтам серебряного века, в том числе не самым знаменитым, но замечательным — к Бенедикту Лившицу, например. Радует меня и его понимание моей поэзии и то, что несколько передач «Петербургского автографа» были обо мне. Ведущая этой передачи Ольга Леонидовна Смирнова, милая симпатичная женщина, мне кажется, тоже оценила мои стихи.

В Союзе писателей у меня появились друзья — Илья Петрович Штемлер, настоящий писатель и очень хороший человек, готовый помочь не на словах, а на деле. Ещё назову Владимира Михайловича Акимова, глубокого литературоведа, доброго благородного человека, и конечно же, Тамару Владиславовну Петкевич, нашего драгоценного друга, которая поддерживает нас всю жизнь.

Что ещё сказать напоследок. Сейчас 2013 год. Я продолжаю писать, несмотря на болезни и прочие трудности жизни. Моя Лена со мной. И, как сказано, «страшен сон, да милостив Бог».

Дедушка мой с материнской стороны Лейба Моисеевич родился в 1876 году, на 4 года раньше Блока, а умер в 1971 году, когда я был в концлагере в Мордовии. Родом дедушка из Брянска, от него я узнал происхождение названия этого города — он был основан в лесистой местности и получил имя Дебрянска, но постепенно в народной разговорной речи сократился до Брянска.

Дедушка много лет проработал счетоводом, большие должности миновали его. Зато он славился честностью среди сослуживцев. Фамилия его была Окунь. Как известно, большинство русских фамилий произошло от прозвищ, рыбаков среди предков, насколько я знаю, не было, но фамилия Окунь встречается среди евреев не так уж редко.

Прадеды мои и с материнской и с отцовской стороны были николаевскими солдатами — так назывались евреи-кантонисты, которых по распоряжению Николая Первого отбирали от семьи ещё в ранней юности и забирали в армию на 25 лет. Один год среди этих двадцати пяти лет давался им на побывку домой для женитьбы. Прадед со стороны отца был мясник, со стороны матери, кажется, тоже.

Дедушка был до глубокой старости красив благообразной библейской красотой патриарха. Он отличался деликатностью и тихим нравом, был не из храброго десятка. Любил читать, особенно газеты, рассказывал мне, как видел однажды Григория Распутина и запомнил его горящий взгляд.

Побывал он на лекции поэта Бальмонта «Поэзия как волшебство». Это случилось уже в Перми в 1913 году, Бальмонт тогда совершал турне по России с чтением лекций и стихов. Помнил дедушка и о годах Октября, голодных и кровожадных. Он пересказывал мне напечатанное в газете тех лет письмо какой-то женщины Троцкому, где она спрашивала его: «Вас родила мать или волчица?».

Жил дедушка всегда с нами и умер у моей мамы на руках.

Бабушка Мария Лазаревна Гуревич родилась в деревне Гляденово, входившей в черту оседлости. С ранних лет научили её шить, и позже это ремесло держало всю её семью (дедушка зарабатывал очень мало). Бабушка была труженица, она работала, не покладая рук, до самой смерти. Жили они с дедушкой и детьми вначале в Перми, потом в Петрограде, Ленинграде. Работала она в прославленном ателье «Смерть мужьям». Её энергия, стойкость и мужество, как и дедушкина деликатность передались моей маме.