Анатолий Бергер - Подсудимые песни

И нет над нею топора,

Она летит по белу свету,

Куда несут её ветра.

И уши слушают чужие,

Как в горести глухонемой

Безумно сетует Россия,

Тоскуя по себе самой.

1978 г.

Услышишь русское словцо

Былой ещё закваски,

И словно бы пахнёт в лицо

Дыханьем давней сказки.

Там лес дремучий до небес,

Изба на курьих лапах,

И вой: «Кого попутал бес.

Людской я слышу запах!»

Но воин славное копьё

Вознёс над силой адской:

«Молчи, проклятый! Не твоё!

Зазря зубами клацкай.

Над вашей злобой верх возьму,

Осилю все зароки,

Не век, видать, вам править тьму,

Уже подходят сроки».

А злоба тоже не слаба,

Палит огнём и ядом,

И смотрит страшная изба

Кровавым мутным взглядом.

Но не сдаётся богатырь,

Сражается отважно,

За ним России даль и ширь,

А с ней ему не страшно.

1976 г.

Знаю, дней твоих, Россия,

Нелегка стезя,

Но и в эти дни крутые

Без тебя нельзя.

Ну, а мне готова плаха

Да глухой погост

Во все дни — от Мономаха

И до красных звёзд.

И судьбины злой иль милой

Мне не выбирать,

И за то, что подарила —

В землю, исполать.

Кто за проволкою ржавой,

Кто в петлю кадык —

Вот моей предтечи славы

И моих вериг.

Не искали вскользь обхода,

Шли, как Бог велел,

И в преданиях народа

Высота их дел.

Погибая в дни лихие,

Оттого в чести,

Что не кинули, Россия,

Твоего пути.

1967 г.

Лети былое прахом,

Казнить тебя пора

Руки единым взмахом

И росчерком пера!

Чтоб насмерть — не воскресло,

Не вырвалось из мглы.

О, как жестоки кресла,

Пронзительны столы!

Глядят глаза лихие

И в голосах тех — яд,

От имени России

Навытяжку стоят.

И не спастись, не скрыться,

Не пошатнуть стены.

Вдали родимых лица

Печальны и верны.

… И этот страх барьера

И эта вот скамья —

Моей судьбины мера,

Отныне суть моя?

Встать, сесть имею право,

Отсчитаны шаги.

Налево и направо

Погоны, сапоги.

1970 г.

И чем душа кипела,

Чем был годами жив,

Теперь подшито к делу

И брошено в архив.

Родимые тетради,

Знакомых рифм гурьба,

Дрожь сердца в звонком ладе,

Что ни строка — судьба.

Как трепетно порою

Листал, то тешась вновь

Созвучною игрою,

То правил, черкал в кровь!

Сквозь точки, запятые

Мелькали тем видней

Судьбы перипетии,

Со бытья прошлых дней.

И всё, как взрывом — смаху,

Бей штемпель тот, кости!

Грядущее, ты к праху,

А нынче — Бог прости!..

В лихие те картоны,

В железо скрепок тех

Моленья, зовы, стоны,

И праведность, и грех.

1970 г.

А когда вспоминается детство,

Под Уфою бараки в снегу —

Никуда от печали не деться,

И хотел бы — вовек не смогу.

Завывала пурга-завируха,

В репродуктор ревела война,

И преследовала голодуха

Год за годом с утра дотемна.

И ни сказки забавной и звонкой,

Ни игрушек — весёлой гурьбой —

Жизнь пугала чужой похоронкой,

Заводской задыхалась трубой.

Пахло холодом и керосинкой,

Уходил коридор в никуда,

И в усталой руке материнской

Всё тепло умещалось тогда.

1977 г.

Эвакуация. Бараки жёсткие.

Эвакуация. Закаты жёлтые.

Сугробы тёмной чужой зимы.

Эвакуация. Бараки. Мы.

Зима холодная, зима голодная.

Беда большая, общенародная.

А я, знай, бегаю, в снежки играю.

Нету войне ни конца, ни краю.

1975 г.

Что случилось, что же случилось —

С телом впрямь душа разлучилась

В ту проклятую ночь, когда

Била в колокола беда,

И железно койка скрипела,

И краснела лампа, дрожа,

А душа покинула тело —

Не увидели сторожа.

И ключи в замках громыхали

И гудели шаги вокруг,

Чьи-то шёпоты то вздыхали,

То опять пропадали вдруг…

1974 г.

В проходе тёмном лампочка сочится,

И койки двухэтажные торчат.

Усталого дыханья смутный чад,

Солдатские замаянные лица.

То вздох, то храп, то стон, то тишина.

Вдруг скрежет двери — входит старшина.

«Дивизион — подъём!» И в миг с размаху