Виталий Аверьянов - Со своих колоколен

Не берут Чапая пуля, ни засада, ни налет,
Потому что с небесами разговор он свой ведет.
Из уральских вод багряных вышел новый человек,
Что хотел коней буланых искупать у дальних рек.

И теперь расправив спину, поднялся уже и сам
К светлым далям и глубинам, к невозможным небесам…

Как Чапаев на молитву становился на всю ночь.

Вновь война-японочка…
Прощай, смазливая девчоночка!
Ты потерпи всего годочек –
Дождись меня, чертеночка!
Нагрянет с войны весточка,
Что я в Японии загинул…
А ты не верь тому, невестушка,
Что так легко тебя покинул!
А станет сватать тебя мельник –
Ему ты твердый дай отказ!
А будут звать за землемера –
Ему ты тоже откажи!
Ты им скажи: я жду солдатика,
Что за Россию воевал.
Уж он красу мою оценит
И станет он ее беречь…

Вновь война-японочка…
Прощай, хорошая девчоночка!
Ты потеряй один годочек –
Дождись свово миленочка!
Но если долго не вернуся я,
Ты вспомни, что тебе сказал.
Тогда ты выйди за солдата,
Что кровь на море проливал.
А выходи ты за солдата,
Что на Востоке погибал.
Уж он красу твою оценит
И станет он ее беречь…

Однажды Царь на богомолье
Ушел от свиты и от слуг.
Вкусивши русского приволья,
Он навострил к народу слух.

Как инок в старенькой милоти,
Взяв посох легкий и простой,
Он затерялся в складках плоти
Своей Руси, Руси Святой…

Ему народ встречался разный,
По большей части все прямой,
В словах живой, в быту согласный
С извечно юной стариной.

Никто не знал, что Царь пред ними,
Как с ровней с ним себя вели,
И правду горькую рубили,
И просто языком мели.

Он перехожих слушал калик,
Их песен горних перелив.
Певец по прозвищу Кристалик
Ему вещал, глаза прикрыв,

Мол, кто судьбу встречает прямо,
Перекрестив кривым клыком,
Кто с ней разделит волчью яму,
Лишь тот с судьбой своей знаком.

И правда, в пост сорокадневный
Раскрылся вещей песни толк,
Когда пред Пасхой, в день последний
Царю явился в схиме волк,

На берестяном на ковчежце
Державы символ начертил –
Так исповедал Самодержцем
И хлебом черным причастил.

Царь пал на камни, распластавшись.
Он был ничто, отребье, прах –
И бился оземь, разрыдавшись.
Его расплавил божий страх.

На том не кончились виденья.
Благообразный гордый змей
Нечеловечьего строенья
Явился в пустынь, злобы злей:

«Поднялся я из преисподней,
Где отбываю долгий срок.
Прошу амнистии Господней.
Пусти меня на свой порог!»

«Иди обратно, дом твой бездна, -
ответил змею русский Царь, -
Здесь Церковь ранами любезного
И оплеванного Лица!»

Явленья страшные исчезли…
Царя ж Малюта разыскал –
Его глаза на лоб полезли:
Седой старик пред ним предстал.

Вот прибыл Царь в Москву с Малютой
И паче каялся в грехах.
Второй опричниною, лютой,
На знать навел он смертный страх.

Но наш народ сложил легенду,
Что, не вернувшись на престол,
Царь плакал о грядущих бедах,
От слез ослеп, в слезах расцвел.

С тех пор его повсюду ищут.
В лице юрода – русский бог.
Не бродит ли в обличье нищем
Сокрытый Царь, слепой пророк?..

Иные видят в этом смуту.
Иные здесь усмотрят миф.
Но чу – помешкай лишь минуту –
Каличьих песен перелив!..

А жизнь вращается по-своему,
Не помещаясь в твердый план.
Но нет случайностей у воина.
Он вечной битвой обуян.
Он вечно ждет врага нежданного.
Он меч на случай заострил.
Он страж дракона первозданного,
Что был горяч, но подостыл.

Не подморозит Русь дремотную,
А крепко выветрит избу.
В ней воздух спертый, окна потные
Застят небесную резьбу.
От печки Иоанна Грозного
Живет теплом ее огня,
Боится воздуха морозного
Вся наша гнойная родня …

Она юродства не осилила
И открестилась на сей век
От босоты того Василия,
Кому – ступнями плавить снег…
В блаженстве глум творить за гордого
И за убогого рыдать.
А злых – приветствовать уродливо…
Так непреклонна благодать!