Ирина Батраченко - По небу бабушки летели. Стихи

Вечер, штрихом рождённый, как графика —
красным лучом прошит.
Птицы включили радио Африка —
греются; зябко; shit.
Рано вернулись: лентами рваными
лёд ещё на реке.
Город проводит битвы с нирванами,
путаясь в языке.
Куклой, ходящей за руку с девочкой,
грусть шагает со мной.
Кто-то мне машет с финиша ленточкой;
впрочем, мне ли одной?..
Город, ты всё же отчим; не кровный мне.
Я к тебе не хочу.
И за прищур твой сонный неровными
я стихами плачу.

19

Откуда взялся этот соль-диез,
пронзивший плотный дым, восход и реку?
По праву «своего» он в уши влез
заведомо больному человеку…
Он острый, как корейская еда
в больших лотках на полнобрюхом рынке;
он синий, как хинганская гряда,
неровный, как щербина на пластинке.
Он громкий и нарочный, как «ура»
на площади у дома профсоюзов;
он липкий, как июльская жара,
он – доза в память, как спектакли ТЮЗа…
Я псих, наверно. Да, я шут и псих;
пора сливать пассажи из поддона.
…А соль-диез – проклятие больных,
настраивавших жизнь по камертону.
20

Природа здесь всегда
вынашивает лето
(так женщина растит в себе дитя),
чтоб к тундре мог припасть,
причмокивая цветом,
июль, от удовольствия кряхтя.
Тебе здесь ясно всё;
ты ладишь с этим миром —
чтоб сшить накидку из кишок моржа,
чтоб сделать каютак 3 3 Каютак – общее блюдо (посуда). ,
потом ээк 4 4 Ээк – жирник. с гыргыром 5 5 Гыргыр – доски-огнива.
и лезвие для женского ножа.
Флейтовый свист крыла
птиц светлыми ночами;
лов корюшки сквозь ледяную сталь;
в блестящих щёлках глаз —
прощанье на причале,
и вечная, как мерзлота, печаль.
…Но где ты видел, чтоб
так небеса синели?
чтоб так в лиман вмерзали корабли?..
…Ты думал, что прилёг
на краешек постели,
а вышло, что на краешек земли.
21

Уезжаю. Просто чтоб уехать.
Вытянуть хребет свой на восток.
Полдороги по-китайски шпрехать
и с лапшою сёрбать кипяток.
Дед-попутчик перца в миску кинет,
чаю с хризантемой мне нальёт
и Россию, как занозу, вынет…
Только жизнь обратно запихнёт.
С дырочкой монету дай мне, птица
райская с рубахи расписной.
Лао, цзынь!..
В провинции родиться.
Через всю страну проволочиться.
И остаться с этою страной.

22

Гуляли ветры плутовские,
и на берёзе, хохоча,
качались духи городские
и ждали первого луча.
У них балы в такую пору,
когда их выдует из стен,
и Корф имеет в карты фору,
и наливает граф N.N.
И Унтербергер с эполета
сдувает тополиный пух…
Гуляй, хабаровское лето —
амурских волн шальной пастух.
23

Распласталось на городе лето:
белый пух тополей лезет в рот,
горожанин почти не одетый
с горожанкой такой же идет.
Вдоль по улицам – квасы и морсы,
кукуруза, пян-се и пломбир,
обмелевший Амур чешет косы —
окосел наш восточный фронтир.
Птицы квёлые ходят ногами —
видишь, голубь в асфальте увяз?
Восхищается кто-то югами,
только юг этот – вот он, у нас.
Вместо моря – Амур; так же жарко;
в пот бросает медведя с герба…
Не придумала лучше подарка
добрым хабаретянам судьба.
Пусть мошк`а с духотой правят краем,
но, тарифы и цены кляня,
всё равно мы туризм развиваем
и гостей зовем к нам в ебеня.

24

Смотри-ка, год пошел с начала!
Он вылез, как из рукава
факира; смотрит одичало,
бубня январские слова.
Ты станешь выть с ним по-февральски,
как бес, глумящийся в трубе;
в апрель, на Пасху, мало-мальски
вдруг разберешься сам в себе.
Июль скостит тебе усталость
и даже вынет из кольца,
в котором жизнь твоя зажалась
и всё никак не вырвется.
В воображаемом пролазе
меж сентябрём и октябрём
тебя качнёт, как долю в джазе,
и снова выбросит на стрём.
Твоя декабрьская страница
послушно даст себя прочесть,
и пискнет за окном синица