Роберт Рождественский - Лучшие стихи

стихами и ворьем.

Старайтесь,

идиотики!

На амбразуры падайте!

Выдумывайте,

пробуйте!

А мы пока

пожрем…

Орите!

Надрывайтесь!

Мы

посидим в сторонке.

В тени своих коттеджей,

избушек

и юрт…

Вы думаете:

это

грохочут

новостройки?!

А это

наши челюсти жуют!!

Шагайте в диалектику,

закапывайтесь в мистике,

пускай кричит философ,

догадкой озарен…

Леди и товарищи,

граждане и мистеры,

стройте

ваше

будущее!

Мы и его сожрем…

Подползем,

навалимся неотвратимым весом

и запросто докажем,

как был задуман

мир…

Выставкам и выдумкам,

опусам и эпосам,

физикам и лирикам, —

привет!

Аминь.

Глыбы коллектива,

в завтрашнем раю

вам

не подфартило, —

общее «адью!»

На планете вместо

светочей ума,

встанут

Эвересты

нашего дерьма!

Брызнут фейерверком

желтые

дымы…

Разжиревшим веком

будем

править

мы!

Мы! —

и не пытавшиеся.

Мы —

и не пытающиеся.

Мы —

млекопитающие.

И млеконапитавшиеся.

По стебелечку

вверх и вверх

ползет

травяная вошь…

Зачем живешь,

человек, —

если так

живешь?..

Представь,

что атомный кошмар

двоится и дрожит.

Земля пуста,

как твой карман.

А ты,

допустим,

жив.

Удачлив,

будто царь царей.

Как финн, невозмутим.

Ты выжил.

Вышел.

Уцелел.

На всей Земле —

один.

Один среди песков и льдин, —

куда б ни заходил:

идешь —

один.

Заснешь —

один.

Печалишься —

один.

На этой лучшей из планет,

разорванной, как нерв,

законов —

нет,

знакомых —

нет,

и незнакомых —

нет.

Нет на Земле

на все края,

на длинные года

ни захудалого кота,

ни пса,

ни воробья.

Все выметено.

Все мертво.

От сквозняков

храпя,

пустые станции метро

ждут

одного тебя.

И этот мир не обратим,

никем не обратим.

Поешь —

один.

Идешь —

один.

И видишь сны —

один.

Ты сам —

на шесть материков, —

в дожди,

в жару,

в снега, —

на все моря без берегов,

на пароходы без гудков,

на телефоны без звонков.

(И даже нет

врага.)

Ты сам —

на двадцать первый век…

«Не надо!!

Чур-чура!!»

Зачем кричишь ты,

человек?

Ведь ты молчал

вчера.

Мы тоже

для кого-то

были будущими.

Грядущими.

Идущими на смену.

Решительной эпохою

разбуженные

для славы и любви.

Для слез и смеха…

Мы тоже

будем прошлыми.

Давнишними.

Несбыточными,

как ушедший поезд.

Подернутыми дымкой.

В меру —

книжными.

И с этим,

к сожаленью, —

не поспоришь…

Хочу понять

без позы и без паники,

случайности

не называя глупыми, —

как после смерти

рядовые бабники

становятся

«большими жизнелюбами»!

Послушайте!

С ума сошли вы,

что ли?!

«Биограф»

усмехается нелепо

и говорит,

задергивая шторы:

– А это проще

всем известной репы.

Кричать и волноваться нет резона…

Политикою

высшею

ужалены,

мы,

если хочешь,

из твоей персоны

сообразим

«пример для подражанья»…

Итак, начнем:

ты был

хорошим сыном.

Зачитывался книжками о войнах.

Завидовал решительным и сильным.

Любил кино,

повидло

и животных…

– Но это все вранье?!

– Поди доказывай…

– Я жил!

Я сомневался!..

– Это – лишнее…

Во имя воссозданья

нужной

личности,

тебе сомненья

противопоказаны!

Чтоб от событий в жизни было тесно,

нужны иные

меры и масштабы.

Ты даже не почувствуешь,

как станут

заклятые враги —

друзьями детства…

Твой фотоснимок

мы подретушируем.

В усталые глаза

добавим бодрости.

Чуть-чуть подтянем губы

(так – решительней).

Исправим лоб

(он был

не в той пропорции).

Итак,

ты жил.

Ты презирал богатство.

Читал газеты,

плача и ликуя…

Твоя жена

(приходится вторгаться) —

немножечко не та…

Найдем другую…

– Зачем другая

мертвому?!

– Все правильно…

– Я протестую!

Слышите?!

– Помалкивай!

И, кстати, знай:

для живости характера

ты увлекался

теннисом и марками…

– При чем тут теннис?!

– Объясняем вкратце:

считай его

побочным сверхзаданьем.

Сейчас проходят игры.

Кубок Наций.

А мы пока что

Читать дальше