Евгений Бороховский - Нежданный диалог

Судьба груба, история строга…
Останусь, как обычно, в дураках.
Пускай себе года грохочут мимо —
Так и дождусь последнего звонка.
Перенести дай, Боже, здешний климат!
Не надо мне ни Крыма, и ни Рима —
Мне бабу бы, да накатить сто грамм…
Такая, вот, банальная скотина.
Своим друзьям, знакомым и врагам
Давать не стоит поводов для драм.
Как жить на этой сумрачной планете?
Спать по утрам и пить по вечерам.
По счастью, мне не светит долголетье.
Чужие мне давно и те, и эти.
Плевать. Забить. Забыть. За сим — пока!
Что смел — то поимел. Готов ответить.

Утро и скорость —
белою пеной
снег, за окном проносящийся мимо…
Легкая робость,
быстрые тени.
Искренность белого зимнего грима.
Ненужная спешка,
нечаянная встреча.
Лица знакомые в раме оконной.
Чья-то усмешка,
незлая, конечно.
И вновь — полусонность тряски вагонной.
Яркие лампы.
Машинная нежить.
Пульсирует день суетой и движеньем.
Сосновые лапы.
Морозная свежесть.
В окнах — снежинок и снов отраженья.
В мире строений,
громоздком и сложном,
есть аритмии сердец и конвейеров,
и настроений,
чем-то похожие
на письма, упавшие карточным веером.
Меняются мысли,
симпатии, роли —
бессчетны круги карусели вселенной.
Поиски смысла —
фантомные боли
потребности в чем-нибудь неизменном…

Мне некуда больше — а меньше не надо.
Не надо оваций — отдайте деньгами.
Отдайте деньгами — пускай вам зачтется.
Пускай вам зачтется — а я вам прощаю.
Прощаю — и вы меня тоже простите.
Простите — и может быть будет вам счастье.
Вам счастье — а мне хоть немного покоя.
Покоя, которого вовсе не жажду.
Не жажду, поскольку уже не умею.
Уже не умею ни быть, ни казаться.
Казаться приходится кем-то, однако.
Однако, отнюдь — ибо, что характерно…
А что характерно, то вовсе не стыдно.
Не стыдно, а значит, возможно проехать.
Проехать, а значит — ты гонишь, ямщик!
Ямщик, не гони. Мне ведь некуда больше…

За окном — калейдоскоп,
да колеса-кастаньеты…
Вряд ли, вряд ли внове это
пассажирам. Снова — стоп.
Станция? Разъезд? Платформа?
Лица новые, проформа
встреч, приветствий и бесед,
Новый по купе сосед…
В поездной уютной тряске
сон приснится наяву
о краях неброских красок,
где фантазии живут.
Там удача встречи каждой
повторяется однажды,
и опередив молву,
друг от друга не устанут
люди. Новый полустанок
бросил свет в окно — и вот
сон растаял — никого…

То ли душу наизнанку,
То ли Анку спозаранку,
То ли барышню-крестьянку,
То ли скатерть-самобранку,
То ли даже лесбиянку,
То ли мать его ети…
Извините, я не знаю,
Как оно еще бывает.
Нет, не строчки убивают!
Дребезжит душа живая…
Эй, постой, не уходи!
То ли память душу гложет,
То ли Бог нам всем поможет,
То ли сбудется, что может…
Осень, ветер и дожди.
На фига? Признаюсь честно:
Мне сие, брат, неизвестно.
К черту! Господи, прости…

В тщете пустого самомненья —
я чаще вымыслом богат.
Всяк романтичный суррогат
легко принять за вдохновенье.
Воображенье чуть вспугнул —
и сразу декорация смена…
И поезд метрополитена
вновь глушит разговоров гул.
И вот уже спешу к двери
мне чуть знакомого подъезда,
так, словно ждет меня невеста,
а нас обоих — алтари.
Как-будто ждут и в самом деле
венцы, и свечи, и слова.
И долг, и право целовать.
И тела нежные пастели.
Все — лишь затем, чтоб бросить взгляд
на дом, невольно улыбнуться,
вновь в метрополитен вернуться
и битый час трястись назад,
благословляя вновь дорогу.
И только взкользь мечтать о ней
среди бегущих в ночь огней.
И думать — повезло, ей-богу…

Восходит Вифлеемская звезда.
Еще в покоях Ирода привольно.
Еще волхвы не мчатся никуда.
Мария стонет: «Господи, как больно»!..
Восходит Вифлеемская звезда.

Восходит Вифлеемская звезда.
Спокойно дремлют иудей и эллин,
Не ведая, что дождались Христа,
И новой эры путь уже отмерен —
Ведь всходит Вифлеемская звезда…