Сергей Степанов-Прошельцев - Избранное

Да здравствует этот священный союз —

союз вдохновения и непогоды!

Блаженство и муку, любовь и тоску

вбирает тот миг, что сомкнется, как омут,

когда не вмещается слово в строку

и тут же становится голосом грома.

Обнять бы весь мир, что безбрежно велик,

рожденный из пламени, ветра и хмари,

когда открывается истины лик

в лиловом мерцании пляшущих марев!

Обнять бы все эти деревья в цвету,

все молнии мая, все весны и зимы,

чтоб выразить дивную ту красоту,

которая, в общем-то, невыразима!

И — всё. Нет желаний других. Лишь одно.

Лишь только тумана цветастые шали,

да крупные капли, что моют окно,

как слёзы утраты, как слёзы печали.

.

* * *

Мчат трамваи с горочки, огибая сад…

Обжигает горечью твой нездешний взгляд.

Постоим под вербами. В общем, ты права:

раньше мы не верили в горькие слова.

Раньше и не думали мы о них всерьез,

а теперь их сдунуло, как листву с берез.

Поздно. Воскресение. Развели мосты…

Горькие, осенние, желтые цветы.

Какая логика нужна, чтоб сердцу объяснить всё это?..

* * *

Треугольник. Как в дешёвой драме.

Я в ней просто некий аноним.

Тот, другой, спешит к тебе с цветами,

ну а ты спешишь расстаться с ним.

Но пойми: он – вовсе не обманщик.

Без тебя не проживет и дня.

Отчего не выбрала ты раньше?

Отчего ты выбрала меня?

Тот, другой… Он выглядит неплохо —

до него мне словно до луны:

точно пень, я обрастаю мохом

с северной холодной стороны.

Не считай, что это чьи-то козни —

будущее скрыто пеленой.

С каждым днем я становлюсь несносней,

как старик, капризный и больной.

Будет без меня совсем вольготно,

увезет тебя к нему трамвай…

Ты его не знаешь подноготной,

лучше никогда не узнавай.

* * *

Я соврал, что к тебе заглянул по пути —

битый час под дождем сиротливо я мок,

и к тебе я прощаться пришел, ты прости,

не сердись, но иначе я просто не мог.

Я, остриженный наголо, кепочку снял

(парикмахер меня округлил в аккурат),

но смотрела ты в сторону, мимо меня,

и спокойным был твой

невнимательный взгляд.

Твои губы…

Зачем они так холодны?

На лице твоем бледность от частых ангин…

И, наверно, ты знала давно, что должны

мы расстаться вот так – ни друзья, ни враги.

Я молчал. Да и ты промолчала в ответ,

отвернувшись. Я хмур был, обижен и зол.

А когда уходил, ты смотрела мне вслед,

удивляясь тому, что к тебе я пришёл.

* * *

Вот скажи теперь: на шута,

в то мгновенье, когда не ждешь,

мне слова твои нашептал

шифровальщик-дождь?

И проник сюда без помех,

я его совсем не искал —

твой далекий несмелый смех,

льдинка так звенит о бокал.

И твой голос – он вдруг поник,

точно мак, – ему не ожить.

И сменяется смех на крик,

на обиды твоей ножи.

А теперь и обид тех нет,

память высохла, как горбыль.

И не дождь уже – только снег,

только ветер несёт судьбы.

Ждал тебя на свою беду,

будто лучик звезды, но лишь

ты похожа тем на звезду,

что ночью горишь.

Мария Стюарт

1.

Дабы исполнить царственный каприз,

придворный плотник ночью портил зренье.

Как кость собака, он мундштук изгрыз

над чертежами странного строенья.

Он подмастерью метил в зубы, лют,

кряхтел, обильным потом обливался

не для того, чтоб всякий темный люд

работою его полюбовался.

Неласковый морщинистый старик,

сменивший аркебузу на рубанок,

он эшафот как памятник воздвиг —

во славу сановитых интриганок.

Он, как другие, в эту ночь не ждал,

что до утра погаснет пламя гнева:

нет ничего ужасней, чем вражда

завистниц, если обе — королевы!

2.

И час настал. И вздрогнула земля.

Заря взошла над замком и пекарней.

Нет месяца промозглей февраля

в Британии, нет месяца коварней.

Ещё листва не облетела с лип,

и узница стояла в платье чёрном

и слушала ступеней грузный скрип,

что умножался эхом коридорным.

Крутнулся ключ в заржавленном замке,

и, счет шагов заканчивая краткий,

она брела, зажав в своей руке

багряный лист, подобранный украдкой.

И этот ветром сорванный листок,

что, дымом став, с Путем сольется Млечным,

ей озлобленье побороть помог

и жаркий страх перед безмолвьем вечным.

И в ту секунду, позабыв про гнев,

как забывают о природе риска,

одна из всех на свете королев,

она народу поклонилась низко.

И так прекрасен был души порыв,