А справа утонул в густеющем тумане
Старинный особняк с облупленным лицом.
Фамильный гордый герб кого теперь обманет? —
Растаявшая тень ославленных отцов.
По центру же мираж раскинулся привольно:
И замки из песка, и жители – фантом…
Так почему же мне так нестерпимо больно,
Так «грустно и легко» и радостно, притом?!
«Я держал раскалённую сковороду…»
Я держал раскалённую сковороду,
Прижигал сигаретой ладони.
И предвижу, что будет в хвалёном аду,
Когда двину безвременно кони.
Я гулял по Монмартру, рубал фуа-гра,
Любовался Сияньем на Яне.
Жизнь, знаешь, азартная с виду игра,
Если есть, чем ответить, в кармане.
И любил, не скажу, чтоб одних королев,
Были, к слову, худые принцессы.
Первородный – не первый, но всё-таки грех,
Где итог уступает процессу.
И с друзьями алкал я напитки Богов,
Иногда допиваясь до истин.
Выше славы ценил перлы в россыпях слов,
Больше золота – мудрые мысли.
На стоянке неандертальцев
Мы нашли обглоданный мосол,
Видно деланный не пальцем,
Он имел и дом, и стол.
Жрал, наверное, сивуху,
Мял дубиной черепа,
Называл жену «старухой»,
Воду ситом не черпал.
И воспитывал умело
Всех детей подряд округ:
Чёрных, жёлтых, красных, белых —
От жены и от подруг.
Он умел огонь наладить,
Плащ придумал на меху,
И не клянчил «Бога ради»,
Точно зная, ху есть ху…
Мы не помним наших предков,
А давно списав в архив,
Доедаем их объедки,
Разрешенья не спросив.
Поэта обидит каждый,
И каждый обидеть может.
Один, может быть, не понял,
Высокий душевный склад,
Другой, потому что умный,
А проще, бес спору, рожа,
Он что-то, наверно, понял
И очень этому рад.
А третий, конечно, главный
И рядовой читатель,
Он знает Есенина, Блока
И Мандельштама читал,
Бывает, не к месту скажет,
Что Кушнер его приятель,
Загадочно улыбнётся,
Как будто не врёт, нахал.
«Быть может, всё же янки не тупые…»
Быть может, всё же янки не тупые,
Читали Соловьёва и Платона,
Хотя индейцев в корне истребили,
Но завезли, к примеру, дядю Тома.
Зачем пенять потомкам англосаксов,
Они ведь лучше прочих воровали?!
Вы только раз представьте мир без баксов,
Хотя представить сможете едва ли.
А чем фастфуд, скажите, хуже манны?
И в чём тушёнка уступает пушкам?
Когда одни зализывают раны,
Другие могут очень жирно кушать.
Мы уважаем разные народы,
Все что-то вносят в общую копилку:
Кто душу, кто идею, кто свободу,
А янки вносят деловую жилку.
Вода – парное молоко,
Вокруг волна кипит.
Он обмотал чело платком,
Схватившись за бушприт,
Два пистолета у бедра,
В зубах кинжал зажат:
Когда случается беда,
Не просто без ножа.
Тот бриг пошёл на абордаж
Без видимых причин —
Игра вслепую «дашь на дашь»
Привычна для мужчин.
Кому судьба акул кормить,
Кому пить сладкий ром,
Зачем в пылу борьбы судить? —
Оставят на потом.
Четырептих
Народные мотивы
1. Политическое
Вот избушка стоит, курьих ножек не счесть,
А в избушке столуется Баба-Яга…
Потерявшая молодость, совесть и честь,
Но любого способна осилить врага.
2. Эротическое
Вот избушка стоит, курьих ножек не счесть,
А в избушке столуется Баба-Яга…
И по лесу разносится добрая весть,
Что Кощею верна Костяная Нога.
3. Сказочное
Вот избушка стоит, курьих ножек не счесть,
А в избушке столуется Баба-Яга…
И на шабаш вся нечисть сбирается здесь:
Запах серы, копыта, клыки и рога…
4. Ужасное
Вот избушка стоит, курьих ножек не счесть,
А в избушке столуется Баба-Яга…
И к лопате привязан, измазанный весь,
Мальчик Ваня – заморыш, но всё же еда.
Он плавал по лужам отважно,
В любую погоду ходил
Один пароходик бумажный —
Ни якоря, ни ветрил.
Но очень хотелось на волю
К неведомым землям уйти,
Скользить в океанском просторе,
Прокладывать грудью пути.
Читать дальше