Владимир Кириллов - Конгломерат

Забирали для эмпирий
Полу вызревших невест,
Что-то внутрь им вводили
Под наркозом или без,

Отправляли в гиперполе,
Возвращали ровно в шесть,
Чтобы те по доброй воле
Рассказали, что как есть.

И теперь, покуда встретил
Половинку для семьи,
Как узнаешь, коли дети,
Где твои, где не твои.

В общем, трио с Альтаира
Иль других каких краёв
Нас лишило центра мира:
Веры в чистую любовь.

Мне снится, Ницше,
На травке Кафка,
Немецкий шницель
Он вкусно чавкал.

Проснулся сразу —
Постель нагрета —
Добро бы зразу
Или котлету.

Я выпил воду
С ладони прямо,
Из бутербродов —
Засохший пряник.

Вот это глыба!
Одно лишь грустно:
Молчал как рыба
Твой Заратустра.

Когда-то, в мутные года
Жил на Земле Игрок.
Во всё, что хочешь, он играл,
Причём, играл как бог.
Он был отчаянный боец.
Когда ж пришла Она,
Отсрочить плановый конец
Он страстно возжелал.

«Хотя на свете я в гостях,
Отнюдь, не праздно жил,
Давай сыграем на костях», —
Он Смерти предложил.

«И коли выпадет в твой ход,
К примеру, дубль пять,
Мне дашь полгода или год,
А там… метнём опять».

«Доколе будем мы играть?» —
Спросила Смерть его:
«Ведь часто может выпадать
Заветное число».

«Там будет видно, не грусти,
Всегда приму отказ», —
В стаканчик кости опустил,
Не опуская глаз.

Присущ и Смерти был азарт,
Не всё ж ей так косить,
А этот грамотно сказал,
Не стал, как все, просить.
С тех пор встречались каждый срок,
Чтоб партию сыграть.
Про кости Смерти невдомёк:
На каждой грани – пять.

Когда Земля на грани краха,
И мир летит в тартарары,
У той, прославленной, горы
Они одни встают из праха.

Берут потёртые доспехи,
Мечи, разбитые щиты,
И выходя из темноты,
Не сомневаются в успехе.

Хотя всего их двадцать восемь.
Зато вокруг врагов не счесть.
Но, с ними Бог и с ними честь,
И каждый слово в сердце носит.

Жаль только четверым достанет
Безумный подвиг совершить.
Ведь властью им не дорожить,
Их слава грешная не манит.

И первый здесь, конечно, Воля.
Он твёрд, бесстрашен и суров,
Свободен от любых оков,
Не знает слабости и боли.

Другой – теперь Добром зовётся.
Пускай дороден и болтлив,
Немного, может быть, сонлив,
Не он не хуже братьев бьётся.

На левом фланге Правда-воин.
Упрям, задирист и плечист,
Жаль на руку не слишком чист,
Но, в целом, большего достоин.

Последний – названный Любовью.
Надёжен, право, не всегда,
Но лихо рушит города
И проливает реки крови.

Когда же бой утихнет грозный,
Испив игристого вина,
Забудут, чья была война,
Уйдут, как высохшие слёзы.

Тогда никто и не захочет
Любви, и Правды, и Добра,
И Воли, что была с утра,
Но странно пропадает к ночи.

Эдем – это сад цветущий,
Здесь каждой по паре твари,
Гуляют в косматых кущах
В каком-то слепом угаре.

Растут апельсины, вишни,
А где-то, немного слева,
Где нету свидетелей лишних,
Укрылось Познания Древо.

Его охранять не смеют —
Все знают, что плод запретный.
Фамильная вотчина Змея
То дерево было при этом.

Безгрешный ребёнок Ева,
Чиста, как грядущая вьюга,
Подводит к Познания Древу
Большого дурного друга.

В союзе с коварным Змеем —
Здесь всё до смешного просто —
Залили Адама елеем,
Чтоб не было лишних вопросов,

И плод с самой верхней ветки,
Запретным умом налитый,
Такой аппетитный и редкий,
Попался троим троглодитам.

Вкусили-то по кусочку,
Он вяжущим был и кислым…
Большая и жирная точка
Над раем в тот час повисла.
Нельзя обитать в Эдеме
Имея сужденья и взгляды,
Задумаешься на время —
И сразу окажешься рядом.

Где нужно еду и одежду
В трудах добывать и муках,
Где Вера, Любовь и Надежда
Пока лишь доступны глупым.

Тропинкою закрученной,
Минуя злые осыпи,
Взбираемся по кручам мы
Не голыми, так босыми.