– А ты что скажешь? – обратилась волшебница к девушке-старушке.
– Быстрее сделай меня молодой и самой красивой, – закричала сестра, затопав ногами.
– Ты так ничего и не поняла, – грустно проговорила волшебница, – что ж, будь по- твоему, ты станешь самой красивой. Она взмахнула волшебной палочкой и, строго глядя на сестру, произнесла:
– Отныне и навсегда все будут называть тебя Луна. Ты будешь ночью освещать Землю, но не будет тепла от твоего света.
– А ты, – обратилась она к брату, – за твою доброту и верное сердце, будешь светить днём, дарить людям тепло, и все будут называть тебя Солнце. Вы будете сменять друг друга на небосводе, но никогда не встретитесь.
С тех пор так и повелось, что Луна светит ночью, но от её холодного света нет ни тепла, ни радости. Солнце днём освещает Землю, и от добрых солнечных лучей на Земле распускаются чудесные цветы, созревает урожай, и люди радуются и смеются.
Вот так на Земле появились день и ночь.
/Татьяна Бобылёва/
«Зачем брожу я среди кварталов…»
Зачем брожу я среди кварталов,
Отыскивая кого-то, себе подобных.
Мимо тоннелей, мимо вокзалов,
Мимо скамеек в парке свободных.
Пришла ведь в мир я совсем одна.
Зачем же нужен тогда мне кто-то?
К тому, кому-то ведь холодна
Я буду. И мучать того, кого-то.
Мой мир устроен, он совершенен,
Но только так, как я хочу.
И для меня он вполне бесценен,
Он мне одной лишь по плечу
Глотками упиваюсь одиночеством,
Не захлебнусь, родные, нет!
Спасибо вам, конечно, же за общество,
Но я одна привыкшая встречать рассвет…
/Вероника Гусева/
– Мне нужно ещё пять минут.
– Мы опаздываем. Самолёт ждать не будет.
– Всего пять минут. Пожалуйста.
Я бережно прислоняю ладонь к стене и закрываю глаза. Под пальцами подрагивают воспоминания…
Приятная шершавость под рукой. Мы долго спорили, какие обои выбрать: под кирпич, с геометрическими разводами или гладкие. Я совсем не помню, кто победил. Помню радость от совместной работы, приятную усталость и сочную ярко-красную мякоть арбуза, который мы ели, усевшись прямо на полу, закончив ремонт.
Иду дальше, легко проводя ладонью по стене.
Наш знаменитый Мартышкин угол. Пушистый серый котейка, запущенный в новый дом, лихо взобрался по мягкому пеноплену до самого потолка. Котёнка назвали Мартышкой, а угол с тех пор приманивал всех потомков нашей первой кошки.
Моя девичья спальня. Моя первая отдельная комната. Какое это было счастье! Здесь я пряталась ото всех и мечтала. Мягкие игрушки, много книг и альбомов. А здесь… в старой деревянной шкатулке хранился дневник и письма про любовь… от любимого…
Родительская спальня. Не вспоминать, только не вспоминать! Не удалось – непрошенные слёзы потоком льются из глаз, комок в горле не проглотить. Боль, на всю жизнь, навсегда…
Светлая большая комната – сюда мы принесли маленький комочек огромного счастья – дочку. Счастье обволакивает, убаюкивает, ласкает…
Он теперь часто вредничает. Ни с того, ни с сего гаснет котёл, начинает возмущённо скрипеть паркет, лопаются новые лампочки в старом светильнике. И я утешаю, успокаиваю, уговариваю. Он слушается. Чаще всего…
Я закрываю дверь на замок, спускаюсь по ступенькам, разворачиваюсь.
Низкий тебе поклон, мой родной, мой любимый. Моё место силы.
Мой ДОМ.
Я вернусь
/Лариса Агафонова/
Алёнка откинулась на тощую больничную подушку, от которой ощутимо пахло хлоркой, натянула до подбородка колючее одеяло и выдохнула:
– Хорошо-то как!
– Что здесь может быть хорошего? Ванны в палате нет, одна раковина, а купаться извольте в общем душе в коридоре. Мутная жидкость, не иначе, как суп из табуретки, котлеты, скорей всего, из туалетной бумаги с луком. Компот из сухофруктов, который испортить невозможно, и тот несёт половой тряпкой. И это они называют обедом! – полная дама в вельветовом домашнем костюме скривилась и брезгливо поджала губы.
– А мне девчонки пижаму принесли, – невпопад ответила Алёнка. – Как замечательно!
– Пижаму? И что замечательного в пижаме? Это вообще не комильфо —среди бела дня обряжаться в пижаму. Больница – не повод распускаться, – пожала плечами дама, раскладывая пожитки в покосившуюся трёхногую тумбочку.
– А ещё мне передали тёплые носки, их мама вязала из шерсти нашей козы Марфы, – продолжала радоваться Алёнка, высунув из-под одеяла ногу в толстенном пуховом носке. – Я теплолюбивая, всё время мёрзну, а теперь совсем-совсем согрелась, – прижмурилась она от удовольствия.
Читать дальше